Честертон еретики анализ. Вступительные заметки о важности ортодоксии

Наука в современном мире имеет много применений; ее главное применение – придумывать длинные слова, чтобы прикрывать ошибки богачей. Слово «клептомания» – вульгарный пример того, что я имею в виду. Оно находится на одном уровне с той странной теорией, выдвигаемой всегда, когда богатый или известный человек оказывается на скамье подсудимых, что разоблачение – это наказание скорее для богатых, чем для бедных. Конечно, на самом деле всё совсем наоборот. Разоблачение – это наказание скорее для бедных, чем для богатых. Чем богаче человек, тем легче для него стать босяком. Чем богаче человек, тем ему легче завоевать популярность и большое уважение на островах каннибалов. Но чем беднее человек, чем тем больше вероятности, что ему придется использоваться свою предыдущую жизнь, чтобы получить ночлег. Честь – это роскошь для аристократов, но необходимость для носильщиков. Это второстепенный вопрос, но он годится как пример для общего утверждения, которое я предлагаю – для утверждения, что огромная доля современной изобретательности расходуется на поиски защиты для незащитимого поведения власть имущих. Как я сказал выше, эти меры защиты обычно проявляются наиболее настойчиво в форме апелляций к физической науке. А из всех форм, в которых наука или лженаука, приходит на выручку богатым и тупым, ни одна не является столь же необычной, как уникальное изобретение теории рас. Когда состоятельная нация вроде английской обнаруживает ясно засвидетельствованный факт, что она творит смехотворный бардак в управлении более бедной нацией вроде ирландской, то она в оцепенении делает на мгновение паузу, а потом начинает разглагольствовать о кельтах и тевтонах. Насколько я могу понять эту теорию, ирландцы – это кельты, а англичане – тевтоны. Разумеется, ирландцы – не более кельты, чем англичане – тевтоны. Я не особенно следил за этнологической дискуссией, но последнее научное заключение, которое я читал, склоняется к тому, что англичане главным образом были кельтами, а ирландцы тевтонами. Но ни один живой человек, даже с малейшим проблеском настоящего научного смысла, никогда не будет мечтать о приложении терминов «кельтский» или «тевтонский» к любому народу из перечисленных в каком-либо положительном или полезном смысле. Всё это надо оставить людям, которые говорят об англосаксонской расе и распространяют это выражение на Америку. Сколько крови англов и саксов (кем бы они ни были) сейчас остается в нашей смешанной бриттской, римской, германской, датской, нормандской и пикардийской массе, интересно только безумным антиквариям. А сколько из этой разбавленной крови могло остаться в ревущем водовороте Америки, в который непрерывно вливается водопад из шведов, евреев, немцев, ирландцев и итальянцев – это вопрос, интересный только сумасшедшим. Для английского правящего классы было бы мудрее воззвать к какому-нибудь другому богу. Все прочие боги, какими бы слабыми и противоречивыми они не были, по крайней мере, могут похвастаться своим постоянством. Но наука хвастается тем, что она пребывает в вечном течении; хвастается тем, что она непостоянна, как вода. Англия и английский правящий класс никогда не взывали к этому нелепому божеству расы до тех пор, пока им на мгновение не показалось, что у них нет другого бога, к которому можно воззвать. Все самые настоящие англичане в истории зевали или смеялись в лицом тем, кто начинал говорить об англосаксах. Если бы вы попытались заменить идеалом расы идеал национальности, то мне действительно не по душе думать о том, что они сказали. Мне бы наверняка не понравилось быть офицером при Нельсоне, который внезапно обнаружил в себе французскую кровь накануне Трафальгарской битвы. Мне бы не понравилось бы быть норфолкским или саффолкским дворянином, который вынужден разъяснять адмиралу Блейку, какими очевидными узами генеалогии он бесповоротно связан с голландцами. Истина во всем этом очень проста. Национальность существует, и она не имеет никакого отношения в мире к расе. Национальность подобна церкви или тайному обществу; она является продуктом человеческой души и воли; это духовный продукт. А в современном мире есть люди, которые готовы думать что угодно и делать что угодно, лишь бы не признавать, что что-нибудь вообще может быть духовным продуктом. Однако нация в той мере, в какой она противостоит современному миру, является чисто духовным продуктом. Иногда она родилась в состоянии независимости, как Шотландия. Иногда она родилась в состоянии зависимости и подчиненности, как Ирландия. Иногда это крупное объединение, связывающее много меньших групп, как Италия. Иногда это малое объединение, отделившееся от больших образований, как Польша. Но в каждом случае ее качество является чисто духовным или, если угодно, чисто психологическим. Этот тот момент, когда пять человек становятся шестым человеком. Это знает всякий, кто когда-нибудь основывал клуб. Наступает момент, когда пять мест становятся одним местом. Это должен знать всякий, кому когда-нибудь приходилось отражать вторжение. Г-н Тимоти Хили, наиболее серьезный ум в нынешней палате общин, безупречно определил национальность, просто назвав ее тем, за что люди будут умирать. Как превосходно сказал он в ответ лорду Хью Сесилу: «Никто, даже самый знатный лорд, не будет умирать за гринвичский меридиан». И это –величайшая дань чисто психологическому характеру нации. Тщетно спрашивать, почему Гринвич не соответствует этому духовному образцу, а Афины или Спарта соответствуют. Это всё равно что спрашивать, почему мужчина влюбляется в одну женщину, а не в другую. Ирландия представляет собой наиболее примечательный пример этой великой духовной согласованности, независимой от внешних обстоятельств, или от расы, или любой очевидной физической причины. Рим покорял народы, а Ирландия покорила расы. Нормандцы пришли сюда и стали ирландцами, шотландцы пришли сюда и стали ирландцами, испанцы пришли сюда и стали ирландцами, даже жестокие солдаты Кромвеля пришли сюда и стали ирландцами. Ирландия, которая не существовала даже политически, оказалась сильнее всех рас, которые существовали научно. Чистейшая германская кровь, чистейшая нормандская кровь, чистейшая кровь страстного шотландского патриота не были так привлекательны, как нация без флага. Ирландия, непризнанная и угнетенная, легко поглотила расы, поскольку такие пустяки легко поглощаемы. Она легко распоряжалась физической наукой, поскольку такими предрассудками легко распоряжаться. Национальность в самой слабой точке оказалась сильнее, чем этнология в самой сильной точке. Пять рас победителей были поглощены, побеждены побежденной национальностью. Это истинная и необычная слава Ирландии, и невозможно слушать без раздражения попытки, которые так часто предпринимаются ее современными сторонниками, говорить о кельтах и кельтицизме. Кто такие были кельты? Я бросаю вызов тем, кто говорит это. Кто такие ирландцы? Я бросаю вызов всем, кто равнодушен или притворяется, что не знает этого. Г-н У.Б. Йейтс, величайший ирландский гений, появившийся в наше время, демонстрирует свою восхитительную проницательность, совершенно отбрасывая аргумент кельтской расы. Но он не полностью избегает, а его последователи едва ли избегают, общего недостатка кельтского аргумента. Тенденция этого аргумента – представлять ирландцев или кельтов как странную и отдельную расу, как племя эксцентриков в современном мире, погруженное в туманные легенды и бесплодные мечты. Его тенденция – выставлять ирландцев странными, потому что они видят фей. Он склонен заставлять ирландцев казаться причудливыми и дикими, потому что они поют старые песни и присоединяются к странным танцам. Но это довольно серьезная ошибка; на самом деле, это противоположность правды. Это англичане странные, потому что они не видят фей. Это обитатели Кенсингтона причудливые и дикие, потому что они не поют старых песен и не присоединяются к странным танцам. Во всем этом ирландцы не в меньшей мере странные и отдельные, не в меньшей мере кельты, в обычном и популярном смысле слова. Во всем этом ирландцы – просто обычная чувствительная нация, живущая жизнью любой другой обычной и чувствительной нации, которая еще не пропитана копотью и не угнетена ростовщиками, или иным образом не развращена богатством и наукой. Нет ничего кельтского в том, чтобы иметь легенды. Это просто человеческое. Немцы, которые (как я предполагаю) относятся к тевтонам, имеют сотни легенд везде, где они – люди. Нет ничего кельтского в том, чтобы любить поэзию; англичане любили поэзию, может быть, больше, чем любой другой народ, пока не попали в тень дымовой трубы и колпака над ней. Всё безумное и мистическое не является ирландским; это Манчестер – безумное и мистическое, невероятное, дикое исключение из всего человеческого. Ирландии нет нужды играть в дурацкую игру науки о расах; Ирландии нет нужды делать вид, что она – племя обособленных визионеров. По части видений Ирландия – больше, чем нация, она – образцовая нация.

Г.К. Честертон (Перевод с английского М.В. Медоварова)

источник: Рубрика «Мастера исторического жанра», предисловие к публикации «Пяти эссе»: «История против историков», «Альфред Великий», «Кукольный театр», «Саванарола», «Карикатура и кичливость». // «ПРОМЕТЕЙ 1967». Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей». Том II. Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», Москва

1.

Я никогда не относился серьезно к моим книгам,
но всегда принимал всерьез свои мнения.

Г. К. Честертон. Автобиография

Гилберт Кийт Честертон родился в 1874 году в семье потомственного лондонского коммерсанта - из тех, которых в начале эпохи так хорошо описывал Диккенс, в конце - Голсуорси. Сам Честертон в «Автобиографии» описал ее скорее по-диккенсовски, и трудно не поверить, что его детство прошло в рождественски-уютной атмосфере. Вероятно, у Честертонов действительно не было форсайтовских пороков. Позже о них писали многие, и все вспоминают не ханжество и высокомерие, а суровую честность деда, тихие чудачества отца, мастерившего кукольные театры, и шумное добродушие матери, в чьих жилах текла и шотландская и французская кровь.

Он учился в школе св. Павла, чуть ли не самой старой из английских школ. Окончив ее, он хотел стать художником, но скоро оставил занятия живописью. Писал он с юности, но писателем стал почти случайно. Совсем не думая ни о славе, ни о литературе как профессии, он стал, как теперь бы сказали, внештатным рецензентом одного крупного издательства. Его заметки о книгах оказались такими блестящими, что о нем заговорили в литературном мире. Видные критики посоветовали и помогли ему опубликовать первые эссе и юношеские стихи. Когда его имя появилось в печати, им заинтересовались и Шоу, и Киплинг, и многие другие. За год он стал известен, а лет через пять был одним из первых писателей Англии.

Он прославился во всех жанрах. Его рассказы о патере Брауне стали классикой детектива. Его романами зачитывались Чапек, Хемингуэй, папа Пий XI. Без его стихов трудно себе представить антологию английской поэзии. Он написал 6 романов, 11 сборников рассказов, 10 биографий, 7 книг стихов. Эссе его сосчитать невозможно; их издают до сих пор, составляя сборники из не собранных при жизни, разбросанных по газетам и ящикам письменного стола.

В 20-х годах он стал широко известен у нас. Были изданы почти все его романы, почти все рассказы и одна биография - «Диккенс». Его переводили К. Чуковский, Н. Чуковский, В. Стенич, М. Зенкевич, И. Карнаухова. О нем писал Луначарский, им восхищался Фадеев, его любил Эйзенштейн, оставивший на полях его книг много интересных замечаний. Я думаю, можно сказать, что Честертон оказал немалое влияние на писателей и кинематографистов того времени.

Он умер в 1936 году от болезни сердца. Лучший его биограф, Мэзи Уорд, пишет, что это парадокс в его вкусе: у Честертона, добрейшего из добрых, сердце оказалось слишком маленьким.

Действительно, рассказывая о нем, прежде всего думаешь о его доброте. В предисловии к одному из его посмертных сборников Артур Брайянт пишет: «Я никогда не видел человека добрей и никогда не видел человека счастливее». В его многочисленных биографиях не найдешь ни слова о том, что он сердился на кого-нибудь в быту или был с кем-нибудь резок. Но доброта его не была пассивной или, как он сам говорил, «безобидной и пристойной»: он активно и шумно радовал людей, например - собирал вокруг себя детей и развлекал их, ловя ртом булочки или играя своим любимым огромным перочинным ножом. Его книги издавались и переиздавались, а он не стал богатым - на его счет учились и лечились бесчисленные родственники, знакомые и даже незнакомые люди. И когда читаешь его, трудно не почувствовать, что все это писал по-настоящему добрый человек.

Его сравнивали с мудрым и толстым доктором Джонсоном - прославленным лексикографом XVIII века. Сравнивали его и с Томасом Мором, в котором тоже сочетались страсть к истине, рыцарство и юмор. Но сам он никогда не сравнивал себя с великими. Он был очень скромным, или, точнее, смиренным - ведь скромность мы часто ассоциируем с тихостью, а он ни в коей мере не был тихим. («Он любил веселых людей, - писал о нем Хескет Пирсон, - громкую песню, грубую шутку, пил доброе пиво, когда оно было, и предпочитал плохое пиво трезвости».) Во всяком случае, как ни называть это качество, оно поражало многих в таком известном писателе. Он никогда не обижался и всегда первый смеялся над собой. К своим книгам он относился так легко, что друзья и почитатели нередко приходили от этого в отчаяние. Когда умерла его мать, он просто выбросил огромный архив, который собирали много лет его родители: рисунки, письма, рецензии. А когда его спросили: «Какую из своих книг вы считаете самой великой?» - он удивился и ответил: «Я не считаю великой ни одну из своих книг».

Его недостатки были оборотной стороной его достоинств. Он казался смешным, а часто и нелепым, потому что в нем не было и капли высокомерия. Он ошибался, путал цитаты, как-то раз даже выдумал за Броунинга целую строчку - если б он не писал так много и так пылко, он бы мог тщательней все проверять. Он был очень рассеян, но только потому, что непрерывно спорил в уме, доказывал, убеждал. Многие его друзья считали, что он никогда не перестает работать - «прикован к мысли».

Но есть Честертон, и есть легенда о Честертоне. Многие думают, что это был огромный, толстый добряк, абсолютно не ведающий зла, слепо восхищающийся старой доброй Англией, и новой доброй Англией, и вообще всем на свете. Действительно, он был так весел и кроток, что, «глядя на него, люди в это верили» (см. эссе «Альфред Великий»). «Из вас бы вышел великолепный бог», - писал ему Э. В. Льюкас . Но в отличие от легенды о короле Альфреде эта легенда не правдивей и не историчней факта; она мешает, а не помогает понять Честертона. Прежде всего Честертон прекрасно ведал зло. В юности, по собственному его признанию, он, выйдя в мир из диккенсовской детской, дошел до полного отчаяния, и его апология надежды и радости спасла его от безумия. Он никак не был толстокожим - он был из тех лишенных кожи людей, которые действительно не могут выносить зла. И уж никак нельзя назвать его оптимистом, если понимать под оптимизмом сытое довольство («Чего они волнуются? Жить можно»). Он волновался всегда, до самой смерти; если б он был равнодушней, он жил бы дольше. Он прекрасно понимал, что жить можно далеко не всегда, и много раз писал о том, что добрая смерть лучше худой жизни. Он радовался добру - и ненавидел зло. Первое заметней, потому что радовался он не по-взрослому сильно. Может быть, единственный его недостаток как писателя в том, что он не мог изобразить уныния. Все, что он писал, весело читать. Атмосфера его романов похожа на атмосферу сказок - такие яркие и чистые там краски, такие четкие характеры, такие немыслимые, на грани клоунады, сцены. Он ненавидел гордость, трусость, жестокость; умел их высмеивать - но не умел передать дух уныния. Приблизительно это он писал о Диккенсе и Стивенсоне, но к нему это относится гораздо больше. У Диккенса есть «Тяжелые времена», у Стивенсона - «Владетель Баллантре», да и в других их книгах можно найти атмосферу отчаяния и уныния. У Честертона ее нет, и, может быть, поэтому многие из его горячих поклонников видят в нем прежде всего сказочника и юмориста.

Его постоянные шутки мешали многим понять, насколько он искренен и глубок. Шутил он не случайно, совсем не потому, что ему, как думали нередко, всегда весело. Он убежденно и пылко доказывал, что не беспечная шутка пуста, а безответственная серьезность. «Не так уж много на свете веселых чудаковатых писателей. Зато земля кишит писателями многозначительными, велеречивыми, важными. Важность в наше время - враг искренности. И единственный ответ на яростный, веселый натиск искренних - пустая многозначительность важных» («Еретики»).

И еще одно способствовало легенде о живом Деде Морозе: он не умел ненавидеть людей, только идеи. С кем бы он ни скрещивал шпаги, он никогда не злился на противника и никогда его не презирал. Уэллс и Шоу, с которыми он спорил непрерывно, были его ближайшими друзьями; Уэллс сказал как-то чуть ли не в отчаянии, что с Честертоном просто невозможно поссориться. Может быть, только один раз он призывал ненавидеть человека - когда меньше чем за год до смерти писал, что надо относиться к Гитлеру, как люди относились к Ироду.
О том, что он думал о старой доброй Англии, я скажу позже. К новой же Англии он относился очень и очень горько. Конечно, он был патриотом, но никак не шовинистом. «Если мы гордимся лучшим, что у нас есть, мы должны раскаиваться в худшем», - говорил он в статье «Плата за патриотизм». Что думал он о худшем, можно узнать, прочитав «Альфреда Великого» и «Карикатуру и кичливость». Много раз он повторял, что ни одна страна не имеет права на колонии, и качал свою газетную деятельность с яростных выступлений в защиту буров. В 1908 году он писал: «Как хорошо, должно быть, в Англии, если ее не любишь!» В 1925 - что для блага Англии ей надо «встать в ряды несчастных наций». Какой шовинист скажет так? Честертон видел свою страну «глазами безрассудной, беззаветной любви», которые - как писал он сам - «зорче и беспощадней, чем глаза ненависти». Так же видел он и весь свет.

2.

Нередко говорят, что реалистическая биография обнародует слишком много важных и даже священных сведений. На самом же деле она плоха тем, что обнародует самое неважное. Она обнародует, утверждает и вбивает вам в голову именно те факты, о которых сам человек не думает: его социальное происхождение, подробности о его предках, его почтовый адрес… Имя человека, доходы, адрес, фамилия его невесты не священны, они просто неважны.

Г. К. Честертон. «Шарлотта Бронте»

Честертон написал 10 биографий и несколько десятков биографических эссе. Биографией была первая его большая книга, «Роберт Броунинг»; биографические эссе составили первый большой сборник - «Двенадцать портретов». Он писал об исторических деятелях, художниках, поэтах, прозаиках. Многие считают, что именно в жанре биографии Честертон сильнее всего.

Лучшей из его биографических книг по праву считается «Чарльз Диккенс» (1906). Когда она вышла, дочь Диккенса писала, что со времен Форстера никто не рассказал лучше об ее отце. С тех пор появилось много других работ о Диккенсе, и все-таки для тех, кто прочитал эту, она навсегда остается особенной. Можно не соглашаться с ней (см., например, очень интересный спор В. Шкловского с некоторыми ее положениями в «Художественной прозе»), но ее веселый, диккенсовский дух поневоле заражает вас. «Честертон, вы просто прелесть! - писал Честертону Уильям Джеймс. - Это хорошо, как Рабле. Спасибо!» Не надо забывать, что для Честертона Диккенс не был мертвым классиком чужого века. Диккенс умер за четыре года до его рождения. Старшие современники Честертона были младшими современниками Диккенса, и в семье жило предание о не так уж давно скончавшемся приятеле Диккенса, капитане Джордже Лэвеле Честертоне. Но главное, конечно, не в этом - Честертон и Диккенс очень похожи. Иногда кажется, что Честертон оруженосец Диккенса или преданный ученик.

Лавры лучшей биографии оспаривает книга о Броунинге (1903). Она действительно очень интересна, но, мне кажется, с «Диккенсом» в сравнение не идет - то ли Броунинг менее близок нам, то ли он был менее близок самому Честертону. Я бы скорее сравнила с «Диккенсом» предпоследнюю из честертоновских биографий - «Чосер» (1932). Задача ее, несомненно, гораздо сложнее: Диккенса любят и читают все, Чосер нередко воспринимается только как объект филологических исследований. Но когда узнаешь о нем от Честертона, он становится совсем живым, и тот, кто не читал «Кентерберийских рассказов», спешит их прочитать.

В последние десятилетия Честертон собирался написать книгу о Шекспире. Судя по заготовкам, опубликованным в посмертных сборниках (например, «Сон в летнюю ночь»), эта книга действительно могла бы оспаривать у «Диккенса» первое место.

Честертон никогда не причислял себя к ученым. Дело тут не только в его скромности (он вообще называл себя не писателем, а журналистом). Он действительно не был ученым, и книги его не научные труды. В них сравнительно мало фактов. Сплошь и рядом он опускает самые привычные сведения - «подробности о предках» или «почтовый адрес». Бывают у него и прямые ошибки; так, он написал, что любая открытка Диккенса была литературным произведением; на самом же деле Диккенс не писал на открытках, их просто не было при его жизни, они появились в конце 1870 года, а он умер в начале. Однако только педанты ругали его за это; в его книгах такие ошибки ничему не мешают. Подставьте слово «письмо» - и все; дело не в этом. Суть и ценность честертоновских биографий в необычайно остром его чутье. Если (следуя его словам из «Шарлотты Бронте») такие биографии нельзя назвать реалистическими, то придется сказать, что они реальней реального. Герой его книги - как будто под увеличительным стеклом или в луче очень яркого света. Он всегда становится живым для нас. Можно не соглашаться с концепциями Честертона, но трудно не поражаться остроте его зрения.

Честертон не считал, что его книги заменяют или отменяют научные труды. Он просто думал, что взгляд со стороны особенно свеж и увидит многое, чего специалист не заметит. В сущности, он понял то самое, что позже у нас Шкловский назвал остранением. На принципе свежего глаза он настаивал десятки раз. Может быть, лучше всего он сказал об этом так: «И вот один из четырех или пяти парадоксов, которые следовало бы сообщать грудным детям, сводится к следующему: чем больше мы смотрим - тем меньше видим; чем больше учимся - тем меньше знаем» («Двенадцать обычных людей»).

Если он вторгался в чисто ученую область (скажем, в сферу филологии), он никогда не навязывал своих мнений и всякий раз подчеркивал, что он не специалист. В «Чосере», например, он заканчивает тонкое рассуждение о смысле одной строки фразой особенно трогательной и поучительной, если вспомнить, что в 1932 году он прочно пользовался мировой славой: «А может, я не прав». Начиная с 1903 года ему предлагали читать университетский курс литературы - и он не соглашался.

Мы говорили, что герои его книг - реальнее реального. С этим связано важнейшее свойство его биографий: они романтичны в лучшем смысле слова. Он верил, что «правда не только удивительней выдумки - она нередко чище выдумки. Ведь правда - это правда, а выдумке приходится быть правдоподобной» («Новый Иерусалим»). В отличие от многих своих современников он не пытался принизить своего героя, чтобы сделать его понятней и ближе, - он делал его понятней и ближе, возвышая. Как истинный романтик, он не заменял низких истин возвышающим обманом, а умел увидеть по-настоящему высокую правду. Он писал: «Я ничуть не осуждаю тех, кто соскабливает, позолоту с пряника, - пряник много важней для меня, чем позолота. Но, к огромному сожалению, люди редко на этом останавливаются. Очистив пряник, они тратят остаток своих дней на соскабливание позолоты с огромных слитков золота» («Дж. Б. Шоу»). В этом смысле он, конечно, был и оптимистом и романтиком. Он верил, что есть чистое золото; а тем, кто в это не верит, лучше не читать его биографий.

3.

Достоверно мы знаем одно: полный провал настоящего. Чтобы это знать, совсем не нужно идеализировать средние века - нужно просто понимать вен нынешний… Мы не считаем, что человеку положено жить в жемчужных и сапфировых чертогах будущего или в пестрой таверне прошлого; зато мы глубоко уверены, что ему не положено жить в капкане.

Г. К. Честертон. «Новый Иерусалим»

Во время первой мировой войны Честертона попросили написать историю Англии. Он отказался - сказал, что он не историк. В конце концов он все-таки ее написал (долго было бы рассказывать почему; честно говоря, издатели просто сыграли на его добродушии и честности). Правда, он назвал ее «Краткой историей Англии» и много раз на ее страницах напоминал, что это не научный труд. Тем не менее серьезные историки говорили, что он сумел схватить что-то такое, чего им схватить не удалось. В исторических работах ему помогала все та же свежесть взгляда и та же любовь к своему герою; а в «Краткой истории Англии» героем был народ. Он ставил высоко и короля Альфреда, и Томаса Мора, и Нельсона, но выше всех их он ставил тот самый «незаметный народ», которому посвятил одно из лучших своих стихотворений. Рассказ о битве при Ватерлоо он кончает так: «А когда исследователь истории или литературы, чувствуя, что эта война была, что ни говори, героической, оглядывается в поисках героя, он не находит никого, кроме толпы».

Точно так же, как в биографиях, он был здесь истинным романтиком. «Краткую историю Англии» называли эпосом и даже поэмой. И действительно, когда в самом начале читаешь, что Британские острова были для римлян сказочной страной на краю света, по ту сторону заката, кажется, что открыл книгу стихов или «Алису в стране чудес».

Написал он и настоящую поэму об истории, «Балладу о белом коне» - длиннейшую, в восьми главах, стихотворную повесть о борьбе с данами своего любимого героя, Альфреда Великого. В самые трудные дни второй мировой войны «Тайме» поместила вместо передовицы строфу из этой поэмы; а когда произошел перелом и войне стал виден конец - две строки из нее.

Честертон писал об истории много меньше, чем о литературе, хотя очень ее любил и еще в школе удивлял учителей зрелостью исторических характеристик. Он посвятил ей две книги («Краткая история Англии» и «Преступления Англии»), поэму и около 20 эссе. Кроме того, во многих его книгах - особенно, конечно, в биографиях - есть главы, посвященные той или иной эпохе. Может быть, он не всегда решался писать об истории, поскольку понимал, что тут мало свежего глаза. И все-таки его можно назвать настоящим историком: он умел схватить и передать суть исторических событий. Его книги и эссе полезно читать в начале - или в конце - изучения эпохи. Например, после его главы о Тюдорах все события той смутной поры становятся на место.

И еще одно свойство истинного историка было у него: он умел предвидеть. Роналд Нокс говорил, что его будут вспоминать как пророка в век лжепророков. Недавно газета «Гардиан» писала о том, как много его пророчеств подтвердилось. В начале века, когда считалось, что в Англии не может быть ни монополий, ни кризисов, он упорно предостерегал англичан. И трудно не удивляться его здравому чутью, когда читаешь, например, что он писал во времена веймарской республики, когда многие политические деятели считали излишней паникой толки о надвигающемся фашизме: «Гинденбург никогда не был диктатором и никогда им не будет. Он держит тепленьким место для будущего диктатора».

У каждого, кто пишет об истории, есть, вероятно, своя любимая эпоха. Такой эпохой были для Честертона средние века. Может быть, Честертон из легенды воспевал театральные красоты условного средневековья, но совсем не их любил настоящий Честертон. Как ни жаль, несмотря на многократные объяснения, и противники его и даже многие сторонники приписывали ему именно это. Конечно, если прочитать не все, что он написал, так подумать можно. Например, в некоторых стихах («Крестоносец возвращается из плена», «Медиевализм») он просто славит рыцарский дух и старую добрую Англию. Но стихи не статья; далеко не всегда поэт приводит в стихах все «за» и «против». Так может подумать и тот, кто прочитает его романы «Наполеон из Ноттинг-хилла» и «Возвращение Дон-Кихота». Но тот, кто читал его лучший роман, «Перелетный кабак», поймет, что именно защищал он и славил - не преимущества меча перед прозой компромисса (как в «Наполеоне») и даже не чистоту рыцарского идеала (как в «Дон-Кихоте» ), а свободу и радость человека, или, как писал он в «Автобиографии», «бесконечное достоинство отдельной души». В отличие от героев «Наполеона» и «Дон-Кихота», Патрик Делрой не возрождает ни рыцарских орденов, ни геральдики, ни гильдий, ни самоуправления городов - он просто катит ногой по Англии бочонок рома и голову сыра, причиняя бесчисленные неприятности лорду, запретившему бедным веселье и пиво. В «Охотничьих рассказах» тоже нет театрального средневековья; веселые чудаки мятежники вспоминают разве что Робин Гуда и возрождают «добрую Англию» под лозунгом: «Три акра и корова». Вот это Честертон действительно хотел возродить - свободное английское крестьянство, существовавшее (с грехом пополам) до того переворота сверху, который он называл «мятежом богатых». Одно время он участвовал в движении дистрибутизма - собственно, он был одним из его зачинателей. Дистрибутивы противопоставляли свободный союз крестьянских хозяйств и капитализму и социализму. Они предлагали заменить плутократию и монополии системой крестьянских хозяйств. Однако на вопрос: «Считаете ли вы, что дистрибутизм спасет Англию?» - он ответил: «Нет. Англичане спасут Англию, если им дадут малейшую возможность».

Честертон любил совсем не то условное средневековье, которое ругали утилитаристы и воспевали эстеты. Об этом говорится в эссе «История против историков» и во многих других. В эссе «Загадка реставрации» он предлагает способ отличить настоящего романтика от мнимого («А это немаловажно, - писал он, - если ваш собеседник претендует на звание поэта, историка или зятя»): мнимый романтик любит средние века за то, что они мертвы. Если так, сам он снова оказывается истинным романтиком. Он любил то, что живо. Из людей той поры он выбрал Робин Гуда и Чосера; не призрачную принцессу, а веселого йомена. В «Истории против историков» вы прочитаете, что он думал о модных в его время взглядах ценителей средневековья. Смеялся он и над теми, кто презирал средние века, считая их черным провалом в истории. Он верил - и утверждал, - что уныния в то время было не больше, а много меньше, чем в Англии его времен. «В тот аскетический век, - писал он, - любовь к жизни была так сильна, что ее приходилось обуздывать. А во времена гедонизма радости так мало, что приходится силком тащить людей к веселью» («Дж. Б. Шоу»). А в эссе «Золото Глестонберри» он рассказывает, как археолог показал ему обломок старого свода: «…и на беловато-сером фоне я увидел мазок золота. Жалость пронзила меня - так трогают нас внезапной хрупкостью забытые, заброшенные вещи. Этот золотой мазок был нелеп и нежен, как рождественский подарок в бедном доме. И я узнал, что мои предки были такие же, как я. Я вспомнил, что наши снобы любят мрачную сень старинных аббатств и сами одеваются в стиле руин, темных стен и вялого плюща… Конечно, они лучше меня понимают величественный костяк и пышные мхи мертвого Глестонберри. Но я стоял в живом Глестонберри - веселом, золотом, раскрашенном, как детская книжка».

Повторяю: Честертон считал, что в те века было больше свободы, веселья и здравомыслия. Так это или нет, решать не мне; вопрос этот слишком серьезен, его и не решишь в маленьком предисловии; но он в это верил. Однако он никак не считал, что средние века были золотым веком. Жаль, что его противники не заметили (или не приняли всерьез) того, что писал об этом он сам. Приведу хотя бы два его рассуждения: «Тех, кто любит средние века, нередко обвиняют - как это ни глупо - в том, что для них средневековье совершенно. Но в том-то и дело, что оно было несовершенным - несовершенным, как незрелый плод или маленький ребенок. Несовершенство его - особое; именно такой вид несовершенства современные мыслители любят больше, чем зрелость… То было время прогресса… Люди редко двигались так быстро и сплоченно от варварства к цивилизации» («Новый Иерусалим»). «Они совсем не были верным местом… Они были только верной дорогой или, быть может, началом верной дороги. Нельзя сказать, что все шло тогда правильно; скорей уж то было время, когда все шло не так… Совсем не нужно их идеализировать, чтоб о них сожалеть» .

Верной дорогой он считал только ту эпоху, которую называл «ранней, лучшей порой средневековья». В книге о Шоу он говорит мимоходом, что «веселая готика XIII века сменилась готическим уродством XV»; ключ тут в слове «веселая». Ему бы и в голову не пришло ругать уродство как таковое - он осуждает мрачность XV века, его зловещий дух. «Мы помним их (средние века) по запаху последней, упадочной поры, - пишет он в эссе „Кукольный театр“. - Для нас средневековая жизнь - жуткая пляска демонов и грешников, прокаженных и еретиков. Но это не жизнь средних веков - это их смерть. Это дух Людовика XI и Ричарда III, а не Людовика IX и Эдуарда I» .

А почему он относился с недоверием к тому, что пришло после, говорится в «Савонароле» - одном из самых известных его эссе; он писал об этом не раз и в очерках и в книгах. Может быть, его самого надо причислить к тем пылким историкам, которые видят половину правды (см. «Историю против историков»); но именно эту половину видели очень немногие. А что касается другой половины, мне кажется, он знал и ее. Кто, как не он, так сильно любил Рабле, Эразма и Томаса Мора? Предположим, что он пристрастен; предположим, что он не всегда верно судит о прежних веках. Но от этого не станет слабее предостережение живым. Трудно не понять, читая «Савонаролу», что Честертон так страстно сражается прежде всего с пороками и опасностями своего века.

В этом - ключ к его историческим работам. О чем бы он ни писал, что бы ни высмеивал, что бы ни славил в прошлом - он страдает о настоящем. И как бы ни относиться к советам и выводам Честертона, трудно не полюбить того, кто так сильно любил людей, так боялся за них и так хотел им помочь.

Н. Л. Трауберг (Вильнюс)

Специальность ВАК РФ10.01.05
Количество страниц 237

Диссертация добавить в корзину 500p

ГЛАВА 1. МОДЕЛЬ МИРА В РОМАНАХ Г.К.ЧЕСТЕРТОНА С.

1.1. Конфликт в романах Г.К.Честертона и особенности его художественного воплощения С.

1.2. Ритмический принцип «видимое-невидимое» как структурообразующий (романы «Человек, который был Четвергом»и «Жив-человек») С.

1.3. Типология героя в романах Г.К.Честертона С.

ГЛАВА 2. ФОРМЫ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ УСЛОВНОСТИ

В РОМАНАХ Г.К.ЧЕСТЕРТОНА С.145 2.1. Игра как ведущая форма художественной условности честертоновской поэтики С.

2.1.1. Концепция игры в творчестве Г.К.Честертона С.

2.1.2. Игровая реальность и ее законы в художественном мире Г.К.Честертона С.

2.1.3. Игра как структурообразующий принцип у Честертона С.176 2.2.Особенности фантастики в романах Честертона С.185 ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ (К проблеме организации философско-символического уровня повествования в романах Г.К.Честертона) С.198 БИБЛИОГРАФИЯ С.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Художественный мир романов Г. К. Честертона»

Интерес к творчеству Г.К.Честертона (1874 - 1936), английского писателя, философа, журналиста, в конце XX века опять набирает силу как на его родине, в Англии, так и в нашей стране.

Во второй половине 1980-х - начале 1990-х годов русский читатель, наконец, получил возможность познакомиться с основными художественными и философскими произведениями Честертона. Благодаря усилиям Н.Трауберг, С.Аверинцева, Л.Сумм были изданы его публицистические статьи и эссе (Честертон Г.К. Писатель в газете, 1984), основные теологические трактаты - «Ортодоксия» и «Вечный Человек», «Святой Фома Аквинский» и «Святой Франциск Ассизский» (Честертон Г.К. Вечный Человек, 1991). В 1992 году в издательстве «Художественная литература» вышли три тома произведений Честертона, среди них романы, детективные рассказы и стихотворения (19) (напомним, что последний раз романы Честертона печатались в наней стране в конце 20-х годов). В 1994 году издательство «Бук Чембэр Интернэшнл» выпускает четырехтомное собрание сочинений Г.К.Честертона: здесь впервые опубликован роман «Шар и крест» и наиболее полно представлены в русском переводе рассказы писателя (20). В дополнение к этому изданию вышел пятый том, содержащий эссе Честертона, ранее не печатавшиеся, биографию Диккенса и небольшие отрывки из воспоминаний современников о Честертоне. Таким образом, российский читатель за относительно короткий период смог познакомиться с многогранным творчеством Г.К.Честертона в достаточно полном объеме.

Насколько оправдан издательский интерес к этому английскому писателю начала XX века? Г.К.Честертон - фигура в английской литературе неоднозначная и парадоксальная, не раз вызывавшая споры. Одни исследователи провозглашали его мудрецом и пророком (40, с. 13; 70, с.5), другие же обвиняли в легкомыслии, развлекательности и шутовстве (55, с.221); одни считали Честертона иррационалистом и мистиком (77, с.49), другие отмечали склонность к логике и рациональным построениям (90, с.20). По отношению к политическим пристрастиям Честертона также существуют противоречивые мнения: его называют консерватором, даже реакционером (50, с. 1303) и - наоборот - анархиствующим писателем Англии (41, с.9). Но почти все исследователи, интересующиеся творчеством Честертона, обращают внимание на его плодовитость и способность работать с успехом в самых различных жанрах (Д.Баркер, Дж.Коутс, Г.Уиллз, Н.Трауберг, М.Урнов).

В статье Д.Баркера «Краткий обзор произведений Честертона» (37) подводится творческий итог деятельности писателя. Только в «Иллюстрейтед Лондон Ньюз» им было опубликовано тысяча пятьсот тридцать пять эссе и статей, после его смерти они были собраны в одиннадцать книг (а он работал также и в «Дейли Ньюз», «Клерион», «Нью Уитнесс» и других изданиях). Честертону принадлежат шесть романов, литературные биографии (Р.Браунинга, Дж.-Ф. Уоттса, Дж.Чосера, Ч.Диккенса, Р.Л.Стивенсона), религиозные и философские трактаты, многочисленные сборники детективных рассказов и стихотворных произведений.

Многие современники писателя и критики отмечают выдающуюся роль, которую сыграл Г.К.Честертон в формировании духовной и культурной атмосферы в Англии начала XX века, в обострившейся идейной борьбе. Статьи писателя, публиковавшиеся в «Дейли Ньюз» и «Иллюстрейтед Лондон Ньюз», отличались полемическим задором, свежестью мысли и необычными, неожиданными аргументами и привлекали читателей. Его друзьями и оппонентами в спорах были Б.Шоу и Г.Уэллс, с которыми писатель полемизировал по самым различным вопросам: о ницшеанстве и дарвинизме, о техническом прогрессе и религиозно-нравственных традициях.

Литературная ситуация в Англии первого десятилетия XX века определяется выступлениями различных группировок и направлений (группа Блумсбери, вортицисты, имажисты, группа «Бласт» и др). Среди них, по справедливому суждению Н.И.Бушмановой, самой влиятельной литературной группой в Англии в начале XX века «была «великая четверка», или «Великие Эдвардианцы» - драматург и театральный критик Бернард Шоу, романист и журналист Герберт Уэллс, прозаик и эссеист Дж.К.Честертон и Хилари Беллок - писатель и литературный критик. [ . ] В начале века эти писатели пользовались репутацией не просто знаменитостей с европейскими именами, но и литературных законодателей» (145, с.29).

Благодаря эдвардианцам в литературу вошли проблемы политики, науки, социологии, экономики; в яркой и доступной форме доносили они до читателя философские и эстетические идеи и выступали ниспровергателями викторианской идеологии и морали.

Вспоминая о Честертоне, Хескет Пирсон пишет: «Во времена моей юности в мире было четыре великих писателя: Бернард Шоу, Уэллс, Честертон и Хилэр Бэллок» (20, т.5, с.36). По замечанию Р.Гамильтона, Х.Пирсон был не единственным, кто сказал, что Честертон был, возможно, самым любимым писателем тех дней. После его смерти Г.Уэллс в надгробной речи сказал: «Я его любил», а Б.Шоу заметил, что Честертон был «человеком колоссального гения» (61, с.235). Альфред Нойз считает, что для своего времени Честертон был выдающейся, экстраординарной фигурой (« . his personality was one of the most extraordinary of his time») (72, c.126).

Современников Честертона привлекали оригинальность его мышления, органичное выражение идеи в слове. Даже самые «легкие» его работы были злободневными и одновременно обращенными к вечным ценностям. Честертон обладал, по словам Р.Гамильтона, замечательным даром образного ассоциативного мышления (61, с.232). Имея ясную систему взглядов, писатель отстаивал те ценности, которые считал жизненно важными для человеческой культуры. «Главная заслуга Честертона в том, что он всегда видел жизнь и показывал ее другим как светлую, славную, дивную повесть» (20, т.5, с.21).

Для эдвардианской эпохи и ее системы взглядов Честертон был своеобразной оппозиционной фигурой, спорящей с популярными идеями конца XIX - начала XX века. В эпоху нигилизма этот автор отстаивает представление о мире как о системном и имеющем смысл целом. Близкий друг писателя Р.Нокс пишет о величии Честертона, проявившемся в его способности видеть и слышать явления окружающего мира в их взаимосвязи, проникать в их суть и выражать ее с помощью слова ясно и доходчиво. «Он в самом деле был великим - он видел жизнь как стройную систему взаимосвязей, брался за любую тему, и оказывалось, что она связана со всем строем его мыслей, что только он мог так написать. . Идеи его, я уверен, будут жить долго, но это не доктрина и не философия, просто он так видел мир» (20, т.5, с.361).

В 1920-е гг. и после смерти писателя слава его поубавились, и он стал, вроде бы, старомодным. Усиление кризиса нравственной системы ценностей в Западной Европе после первой мировой войны породило недоверие к честертоновскому творчеству; его призыв к вере во все лучшее в человеке и мире рассматривалось как наивность и упрощение существующих проблем. И позже можно было встретить мнения, что откровенная идеологическая и публицистическая направленность его произведений снижает их эстетическую ценность; поэтому Честертон исключается некоторыми исследователями литературы из категории значительных культурных явлений XX века (39, с. 1600; 89, с. 169).

Но в конце XX века надежды Р.Нокса на долгую жизнь идей и произведений Г.К.Честертона начинают оправдываться.

Свидетельством этому в России служат публикации работ писателя (в основном эссе) в различных сборниках, имеющих философскую, религиозную, культурологическую направленность. Так эссе Честертона включены в сборник «Самосознание европейской культуры XX века» (1991) наряду с отрывками из книг крупных мыслителей XX века - О.Шпенглера, Й.Хейзинги, М.Юнга, Ж.Маритена и др. Литературно-критические сочинения Честертона обязательно включаются в сборники статей по английской литературе (Писатели Англии о литературе, 1981; Моэм У.С. Подводя итоги, 1989; Тайна Чарльза Диккенса, 1990), достаточно часто цитируют Честертона наши энциклопедии (См. например, Историю всемирной литературы, т.7).

Необходимость заново перечитать Честертона и оценить по достоинству его публицистические, художественные и философские произведения возникла и в Англии. Р.Гамильтон в статье, вышедшей в сборнике «Г.К.Честертон: полвека точек зрения» (1987), пишет, что сильная и оригинальная мысль и разнообразие интересов Честертона, его поражающий стиль, теплота и юмор и богатая человечность делают этого писателя часто цитируемым. По мнению Гамильтона, сейчас настало время заново его перечитать с серьезным вниманием, которого, несомненно, заслуживает Честертон («. it is time we started to read him again with the serious attention he merits» (61, c.232). О явном интересе к творческому наследию этого писателя свидетельствует и состоявшаяся в Сиэтле в 1987 году конференция, посвященная двум английским христианским апологетам, Г.К.Честертону и К.С.Льюису.

Особой популярностью творческое наследие Г.К.Честертона пользуется в США, где создано Американское Честертоновское Общество, некоммерческая культурно-образовательная организация (The Amerrican Chesterton"s Society). Это общество занимается изучением философско-религиозных и публицистических работ писателя; результаты своих исследований оно публиковало в информационном бюллетене The Midwest Chesterton News (Barrington, Illinois), популярность которого подтолкнуло к возникновению и других печатных изданий: Generally Speaking (St.Paul, Minnesota), The Defendant (Western Australia), All Things Considered (Ottawa, Canada). С 1997 года эти издания были объединены в новый журнал Gilbert!

Обратимся к анализу отечественных и зарубежных исследований честертоновского наследия, рассмотрим проблемы, поднимавшиеся в связи с его творчеством.

Зарубежная критика творчества Г.К.Честертона достаточно обширна. Она включает воспоминания современников писателя, отклики и рецензии на его книги, биографии и монографические исследования его произведений.

Английских литературоведов Г.К.Честертон интересовал прежде всего как неординарная и неоднозначная личность, выдающаяся фигура эдвардианской эпохи. Существует ряд биографий этого английского писателя, принадлежащих перу У.Титтертона (1936), М.Уорд (1943), Д.Баркера (1973), в которых прослеживается творческий путь Честертона, описываются важные события в его жизни, повлиявшие на формирование его мировоззрения, а также - личные и творческие контакты с Х.Беллоком, М.Бирбомом, Б.Шоу, Г.Уэллсом.

В монографиях историко-литературной направленности (К.Холлис, 1970; К.Лоуренс, 1974; Дж.Коутс, 1984), а также в ряде статей (Р.Гамильтон, М.Эванс) рассмотрены истоки и составляющие честертоновского мировоззрения, его трактовка различных философских, этических и эстетических теорий и их оценка в контексте духовной жизни на рубеже Х1Х-ХХ вв.

Среди работ историко-культурного плана, на наш взгляд, особенно интересна монография Дж.Коутса «Честертон и эдвардианский культурный кризис» (Chesterton and the Edwardian Cultural Crisis, 1984), автор которой органично «вписывает» Честертона в контекст эдвардианской эпохи. Исследователь предлагает читателю обширный фактический материал, иллюстрирующий основные идейные тенденции эдвардианства, что дает ему возможность проследить честертоновскую реакцию на такие явления общественного сознания, как идеи Г.Спенсера, А.Шопенгауэра, Ф.Ницше, пессимистические настроения эпохи.

Дж.Коутс обращает внимание на идейные разногласия и полемику Честертона с Б.Шоу, Г.Уэллсом, Р.Киплингом. Анализируя эстетические взгляды английского писателя, Дж.Коутс рассматривает его отношение к приключению, мифу, гротеску - ключевым понятиям в мировоззрении и эстетической системе Честертона. Автор исследования показывает оригинальную, глубокую и в сущности верную позицию Честертона в этих вопросах. Коутс делает упор на анализ мировоззрения писателя, рассматривая особенности художественной формы его романов и новелл спорадически и бессистемно. Но некоторые его наблюдения, например, анализ мотива Дон Кихота в романах писателя, весьма интересны.

К этому же разряду работ, но более узкой тематики, относится и монография Дж.Стенли «Честертон, взгляд на науку» {Chesterton, and Seer of Science, 1986), где рассматривается понимание Честертоном сущности и задач философии и науки. Автор анализирует специфическое отношение писателя к науке и научному прогрессу, его отрицательную оценку позитивизма, теории Г.Спенсера.

В ряде исследований поднимается вопросы о принятии Г.К.Честертоном католичества и интерпретации католического учения в философско-религиозных трактатах и художественных произведениях писателя (Дж.Баллет, 1923, Х.Бэллок, 1940, О"Коннор; Р.Нокс). В исследовании «Место Честертона в английской литературе» (On the Place of Gilbert Chesterton in English letters, 1940) Х.Беллок отмечает, что религия -важнейший аспект литературной жизни Честертона, требующий рассмотрения более тщательного, чем какой-либо другой род его деятельности (40, с.21). Беллок придавал огромное значение сборнику эссе Честертона «Истина» (1929), потому что именно в нем, по мнению исследователя, сосредоточены основные философско-нравственные принципы честертоновского мировоззрения. Автор работы подробно останавливается на дистрибутистских взглядах писателя и анализирует социально-экономическую платформу этого движения. Много критик пишет и об особенностях стиля Честертона, отмечает его «особенный талант к сравнениям», «к неожиданному живому параллелизму», что необходимо для разрушения автоматизма читательского восприятия.

Р.Нокс в книге «Г.К.Честертон: Среди великих католиков» (G.K.Chesterton: In Great Catholics, 1938) пишет о Честертоне как о великом человеке и писателе. Величие мысли Честертона Нокс усматривает в том, что тот видел жизнь в стройной системе взаимосвязей. По словам Р.Нокса, Честертон никогда не отступал от своих принципов и убеждений в угоду общественному мнению, поэтому часто находился в оппозиции, отстаивая свое представление об истине и здравомыслии: «Он защищал малые народы, когда всех нас уже почти убедили мыслить по-имперски, защищал частную собственность, когда все мы увлекались социализмом, защищал мелкий бизнес и маленькие лавочки, когда все прибрали к рукам монополии, защищал брак, когда общество наконец решилось признать развод» (67, с.43). Обращение в католичество в 1922 году Нокс рассматривает как вполне логичное для эволюции мировоззрения Честертона и сравнивает этот шаг с обретением дома.

В отличие от Беллока и Нокса, многие современники писателя и исследователи его творчества отмечают, что обращение Честертона в католичество не способствовало увеличению его популярности, скорее наоборот. Как замечает Артур Брайант: «В ранней молодости он добился славы, которая выпадает на долю немногих и поставил эту славу на карту, пойдя против потока современной ему мысли» (20, т.5, с.21) (то есть приняв католичество - Е.В.). «.Этот выбор уменьшил его прижизненную популярность, но именно доблесть выбора принесет ему большую славу среди грядущих поколений» (20, т.5, с.21).

В приверженности католичеству упрекал Честертона Дж.Оруэлл, усматривавший в этой вере близость к тоталитарным идеологиям: «Лет десять или двадцать тому назад из всех форм национализма ближе всего к коммунистической идеологии было католичество» (20, т.5, с.6). В некоторой степени это мнение позже поддержал Д.Лодж: по его мнению, определенная строгость католицизма не сочетается с фантастическими формами романа, которые развивал Честертон (69, с.327) («Chesterton"s acceptance of the most precise and systematic of all Christian creeds imposed upon his thought if certain rigidity which did not combine easily with the form of fantastic novel he had developed»). Вот почему, считает исследователь, все романы Честертона были им написаны до «обращения», то есть до 1922 года (кроме «Возвращения Дон Кихота»).

М.Кларк, а за ней и Г.Уиллз считают, что работы «Еретики» и «Ортодоксия» Г.К.Честертона не являются апологией христианства, это отражение личной философии и защита писателем своих - особых -убеждений, а честертоновская христианская апология была написана позже

Св.Франциск Ассизский», 1923; «Вечный человек», 1925; «Св.Фома Аквинский», 1933) (90, с.87).

Конечно, нельзя не заметить субъективного момента во всех теологических произведениях Честертона. Размышления, повествование, выводы подкрепляются сильным личным переживанием и особым видением жизни (именно это и роднит произведения Честертона с неомифологическими работами А.Шопенгауэра, Ф.Ницше), но для мировоззренческой системы писателя важен объективный мир и человек, а не собственное субъективное видение.

В этом случае очень важны оценки теологических работ Г.К.Честертона писателями, философами, священнослужителями, исповедующими католичество. Так «Ортодоксия» была с восхищением принята и частично переведена французским мыслителем-католиком Полем Клоделем. Грэм Грин с восхищением писал: «Ортодоксия», «Вот это» и «Вечный человек» - среди великих книг нашего века. . в тех трех книгах, вдохновленных вселенским оптимизмом, есть страстная и упорная вера, в то, что «хорошо нам быть здесь» (20, т.5, с.5). Его богословскими произведениями также восхищались английские писатели-христиане К.С.Льюис, И.Во. Теологические трактаты английского писателя были признаны и официальной церковью. По поводу смерти Г.К.Честертона из Ватикана прислали соболезнование, в телеграмме от имени папы Пия XI он был назван «защитником веры».

Некоторые исследователи обращаются к проблеме взаимоотношений Б.Шоу и Г.Честертона. Несмотря на постоянные споры по различным вопросам, они были больше друзьями, чем противниками. Книга У.Фурлонга «Шоу и Честертон: паяцы от метафизики» {Shaw and Chesterton. The Metaphysical Jesters, 1970) рассказывает о жарких диспутах между писателями, дает представление о темах дискуссий между оппонентами.

Спорили они почти обо всем: о религии, национальном вопросе, науке, различных путях улучшения социальных порядков в человеческом обществе, о самом человеке. Интересны наблюдения Фурлонга, его прочтение некоторых образов Шоу, прототипом которых стал Честертон (Например, Имменсо Чэмпернон в пьесе «Назад к Мафусаилу»).

Обратим внимание, что в вышеназванных исследованиях Честертон представлен большей частью как оригинальный, самобытный философ, художник мысли, популярный и плодовитый публицист и неутомимый и виртуозный любитель дискуссий, а Честертон-художник, Честертон-романист отходит на второй план. Исследователи считают, что именно в работах философского и публицистического характера писателю удавались пророческие прозрения и универсальные обобщения, а художественные произведения были прямолинейным, буквальным выражением его идей, а иногда нагромождением буффонных трюков или нонсенсом, не заслуживающим внимания.

Среди исследовательских работ, посвященных Г.К.Честертону, много монографий, в которых предметом анализа стало собственно художественное творчество Г.К.Честертона (Г.Уиллз, 1961; Й.Бойд, 1975). В них анализ мировоззрения писателя производится в неразрывном единстве с образной системой его романов, детективных новелл, стихотворений, баллад.

Так, например, в работе И.Бойда «Романы Честертона: искусство и проповедь» (The novels of G.K.Chesterton. A Study in Art and Propaganda, 1975) исследуются шесть романов и сборники рассказов («Поэты и безумцы», «Парадоксы мистера Понда» и др.) И.Бойд обращает внимание на то, что в романах Честертона мы сталкиваемся с особым типом конфликта и особым типом героя. Можно полностью согласиться с автором, что герой у Честертона - это не характер, не социально-психологический тип, как в реалистическом романе, а тип - идея. Конфликт в романах Честертона Бойд определяет как столкновение и противостояние двух сил, взаимно дополняющих друг друга, а в конце произведения примиряющихся. Но, на наш взгляд, Бойд не вполне точно определяет содержание конфликтов, а также суть идей, воплощенных в образах героев. Он делает упор на их социально-политическое наполнение. Но главным предметом и объектом художественного воплощения, анализа, критики в честертоновских романах являются все-таки философские, этические и эстетические идеи, а не социально-политические. В работе Бойда все сводится к анализу эволюции политических пристрастий Честертона, нашедших отражение в его художественных произведениях, хотя очевидно, что проблематика романов намного шире. Такой ракурс исследования приводит к некоторым тенденциозным выводам.

Несомненной заслугой является то, что Й.Бойд в своем труде разрушает общее представление о том, что средневековая теократическая утопия является политическим и социальным идеалом Честертона. Анализируя роман «Шар и крест» (сон Макиэна), он показывает, что Честертон разрушает эту утопию, превращая ее в авторитарный кошмар. В своей работе Бойд уточняет содержание утопических идеалов Честертона.

В обстоятельной монографии Г.Уиллза «Честертон. Человек и маска» {Chesterton. Man and Mask, 1961), которая, на наш взгляд, является достаточно глубокой и интересной интерпретацией творчества Честертона, рассматривается философская концепция писателя, отраженная в публицистике, теологических и биографических трактатах, и художественная проза как единое целое. Г.Уиллз четко и ясно показывает, что предметом философско-этических размышлений является современное Честертону общественное сознание, те идеи, которые были популярны на рубеже веков: позитивизм, ницшеанство, теория Г.Спенсера и др.

Г.Уиллз анализирует формирование честертоновской диалектики, которую английский писатель противопоставлял механистической логике. Одна из составляющих его диалектики - метафизический парадокс, который ничего общего не имеет с журналистским трюком. Уиллз считает, что основные представления Честертона о таких глобальных явлениях, как религия, либерализм, свобода, очень субъективны и являются принадлежностью его собственных идеалов. Поэтому все произведения Честертона (философские и религиозные трактаты, романы и стихи, эссе на политические, социальные и др. темы) являются особой художественной формой реализации его индивидуальной философии - игровой сменой масок: философа, политика, поэта и т.д.

В своей работе исследователь подчеркивает игровое начало в художественной прозе Честертона. По отношению к писателю, он часто употребляет определение «поэтический» или «метафизический шутник» («metaphisical jester»), что подразумевает способность Честертона к игре идеями, образами, словом.

Особому аспекту художественного мира Честертона посвящена монография Х.Кеннера «Парадоксы у Честертона» {Paradox in Chesterton, 1947). Автор обосновывает использование парадокса английским писателем в художественных произведениях. Кеннер считает парадокс в романах и новеллах писателя не просто особенностью стиля, а прежде всего способом видения мира. Этот способ восприятия и объяснения реальности диктуется прежде всего самой реальностью, которая не укладывается в жесткую схему. Именно об этом пишет сам Честертон в «Ортодоксии». Парадокс также -способ восполнения нашего недостаточного знания о внешнем мире. Исследователем рассматривается различное использование парадокса: на уровне слова, на уровне восприятия мира, в искусстве. Такое решение спорного вопроса, как парадоксальность в поэтике Честертона, привлекающего многих критиков, оказалось очень плодотворным.

Л.Хантер, исследовательница из Ливерпуля, в монографии «Г.К.Честертон: Изыскания в аллегории» (G.K.Chesterton: Explorations in Allegory, 1979) утверждает, что между идеями, выраженными Честертоном в его теологических и литературоведческих работах, и идейным содержанием его романов и детективных новелл нет особого различия, поэтому их можно анализировать в комплексе. Л.Хантер определяет творческий путь писателя как движение между двух огней: рационально-материалистическим восприятием и отражением мира и субъективно-импрессионистическим. Спасение от философской и художественной энтропии, по словам автора, Честертон видел в символическом или ритуальном искусстве, которое снимало противоречие между «спонтанностью» и «подконтрольностью» в искусстве. Хантер обращает внимание на трактовку Честертоном волшебной сказки как «архетипа существования».

Поиски англоязычных честертоноведов отчасти обобщены в двух сборниках статей, посвященных жизни и творчеству Г.К.Честертона. К 100-летию со дня его рождения (1974) вышел сборник под редакцией Дж.Салливана (G.K.Chesterton. A Centenary Appraisal). Дж.Баркер в «Кратком обзоре произведений Честертона» подводит своеобразный итог творческой деятельности, дает представление о масштабности Честертона как писателя, способного работать в различных жанрах. Статья-воспоминание Брокард Сьюэлл «Ночь в Дэвере » важна для понимания дистрибутизма писателя. С.Медкаф в работе «Достижения Честертона» делает попытку прочертить традицию, в которой работает Честертон. Прежде всего она обращает внимание на связь его творчества с жанром английской сказки, в этом же ряду автор статьи упоминает Дж.Макдональда, К.С.Льюиса, Дж.Р.Р.Толкиена. Интересна статья И.Бойда «Философия беллетристики», где утверждается, что особенностью художественного творчества Честертона является слияние искусства и проповеди, и попытка отделить одно от другого при анализе произведения писателя терпит крах. Он также пишет об особенностях честертоновской иронии. Критик считает, что Честертон всерьез говорит о вещах для него несерьезных, и весело, несерьезно - о вещах очень важных и вполне серьезных. На наш взгляд, это вопрос дискуссионный.

Другой сборник вышел к 50-летию со дня смерти Честертона (1987), под редакцией Д.Дж.Конлона и получил название «Г.К.Честертон: полвека точек зрения» (G.K.Chesterton: A Half Century of Views). Сюда включены воспоминания, впечатления от встреч с Честертоном его современников, мнения английских писателей (Г.Грин, И.Во, Э.Берджес, Т.Элиот, Дж.Оруэлл) о значении его творчества в контексте английской и мировой литературы, об особенностях его стиля и поэтики.

Мы хотим обратить внимание на статьи Д.Лоджа «Дуализм видения: Честертон - романист» и Г.Уиллза «Человек, который был Четвергом», которые посвящены честертоновским романам. Д.Лодж начинает свою работу со слов Дж.Оруэлла, что хороший писатель не может быть хорошим католиком, так как в искусстве больше от духа протестантизма. В основных романах, написанных до обращения в католичество, присутствует метафизическая двойственность: наличие и противоборство двух идей, что, по мнению Лоджа, свидетельствует о еще неоформленном мировоззрении писателя, его колебаниях.

Интересен анализ Д.Лоджем мотива войны и борьбы, присутствующих в романах писателя, а также образа меча. Лодж подчеркивает сатирическую направленность таких романов как «Наполеон Ноттингхилльский», «Жив-человек», «Возвращение Дон Кихота».

Статья Г.Уиллза посвящена самому выдающемуся и до сих пор загадочному роману английского писателя «Человек, который был Четвергом», поклонниками которого, по словам автора, были Дж.Р.Р.Толкиен, К.С.Льюис, Х.Л.Борхес, Т.Элиот и др. Большой заслугой Уиллза является трактовка и интерпретация романа как сновидения. Исследователь считает, что логика повествования соответствует логике сна, а точнее его алогичности, непоследовательности, неизбежности. Честертон, подобно Э.По и Ф.Кафке, создает захватывающую атмосферу сна. Исследователь подчеркивает символическую природу романа, подробно останавливается на образах персонажей.

Несмотря на активное внимание к творчеству Г.К.Честертона со стороны зарубежных исследователей, на наш взгляд, наследие этого писателя прочитано неполно. Если особой мировоззренческой позиции и его оригинальному стилю в исследованиях уделялось достаточно много внимания, то художественная структура его романов систематически не изучена. Можно констатировать, что анализировались только отдельные образы, мотивы, характерные для поэтики Честертона. А некоторые элементы повествования оценивались исследователями как назойливо развлекательные или нарочито тенденциозные (герои-идеи, буффонада и эксцентрика, в некоторых случаях фантастика и парадокс). Возможно, это происходило потому, что к оценке романов Г.К.Честертона подходили с привычными мерками социально-психологической литературы, игнорируя тот факт, что писатель в своих произведениях создает особый, условный художественный мир, имеющий оригинальную структуру и живущий по своим законам, не претендующий на воспроизведение социально-исторических форм реальной жизни.

В нашем, отечественном литературоведении творчество Г.К.Честертона, к сожалению, до сих не проанализировано в должной степени. Несмотря на то, что русский читатель еще в 1910-20-е годы познакомился с произведениями Г.К.Честертона, прежде всего с его романами и рассказами, творчество писателя получило освещение только в рамках предисловий, вступительных статей к изданию его произведений, небольших обзоров творчества в энциклопедиях, немногочисленных научных работ.

Сами оценки произведений Честертона в отечественном литературоведении были неглубоки и противоречивы. С одной стороны, в предисловиях к изданиям произведений Честертона, в рецензиях на них (Ф.Рашковский, Б.Ромашов, Л.Трауберг) отмечались блестящий стиль и умение увлечь читателя, неожиданность сюжетных ходов и ситуаций, яркая парадоксальность и эксцентричность. К.И.Чуковский, переводчик романа «Жив-человек» и автор предисловия к нему, обращал внимание на легкость и демократизм прозы Честертона (138). Высоко оценил в своем предисловии сборник детективных рассказов «Человек, который слишком много знал» А.Луначарский (1926). По его мнению, в блестящих рассказах Честертона удачно сочетаются оригинальная форма и обличение, «жгучий памфлет против правящих классов Англии» (118, с.506).

С другой стороны, ряд исследователей (А.Меныпой, А.Елистратова, К.Локс, в некоторой степени И.Кашкин) с точки зрения советской идеологии того времени оценивали творчество писателя как чуждое явление. Политические взгляды, мировоззрение Честертона считались реакционными и утопическими. «Есть Честертон-художник и есть Честертон-философ. Синтеза нет. Мы отвергаем Честертона-философа. Приемлем только художника. Честертон-художник настолько же велик, насколько Честертон-философ ничтожен» (122, с.5) По мнению А.Елистратовой, Честертон не вписывается в рамки критического реализма и в своих произведениях развивает «реакционно-романтические, социально-утопические мотивы»

104, с.442). Взгляды Г.К.Честертона оцениваются как примиренческие и компромиссные, осуждается выбор писателем «третьего пути», противостоящего капитализму и социализму, - средневековой теологической утопии. Анализ романов (А.Елистратова, К.Локс) представляет буквальное толкование описываемых событий и героев, при этом полностью игнорируется условный план произведений и своеобразие художественного мира.

Статья И.Кашкина «Г.К.Честертон» (1947) (!) до сих пор является одной из крупнейших работ о творчестве этого писателя в отечественном литературоведении. Ее можно рассматривать как первую попытку охарактеризовать оригинальное художественное наследие этого английского писателя в целом. Автор прослеживает творческий путь Честертона и рассматривает различные аспекты его творчества: романы и детективные новеллы, эссеистику и биографии писателей, поэзию. Достоинством работы Кашкина, на наш взгляд, является определение особенностей художественной манеры писателя. Кашкин прекрасно чувствует яркую оригинальность произведений этого английского автора, наличие в них разных форм художественной условности. Он справедливо говорит о своеобразных способах преломления в романах и детективах Честертона социальных проблем и о том, что главным предметом изображения в его произведениях и даже их героями стали современные Честертону идеи.

Анализируя романы («Наполеон Ноттингхилльский», «Жив-человек», «Возвращение Дон Кихота»), исследователь раскрывает основную сущность конфликтов, не искажая их содержания, дает представление об условном характере изображенных героев и событий. И.Кашкин отмечает «блестящее остроумие и парадоксальное мастерство» (108, с.332), с которым Честертон воплощает свои идеи в художественных образах. Но узко идеологический подход Кашкина, характерный для нашего литературоведения той эпохи и использованный по отношению к такому неординарному явлению как творчество Честертона, привел к двойственным и противоречивым результатам. Кашкин приходит к выводу, что этот английский писатель «очень талантлив, он остроумный спорщик, изобретательный рассказчик, парадоксальный стилист, но если говорить о большом писательском мастерстве, то у Честертона оно мнимое» (108, с.361).

Что же мешает автору статьи полностью признать Честертона? Прежде всего его не устраивают социально-политические и этические идеалы английского писателя. Мировоззрение Честертона он оценивает как реакционное и иррациональное, считая, что его «воинствующий оптимизм» не имеет почвы и оснований в кризисной Англии рубежа веков, что дистрибутистские идеи - это мелкособственническая утопия и возвращение назад. И.Кашкин обвиняет Честертона также в непоследовательности обличений социальных бед буржуазного общества. Смех, шутки, буффонаду и арлекинаду, которыми полны произведения Честертона, он оценивает как попытку «отшутиться от тоски, заслониться бессмыслицей от явной безнадежности всех чаяний и надежд - этот озорной оптимизм, вопреки всему, очень близок к разочарованию и усталости. от его оптимизма до пессимизма декадентов XX века всего один шаг» (108, с.366).

Подобный подход к оценке честертоновского творчества существовал достаточно долго, распространяясь и на 1950-1970-е гг. Возможно, именно поэтому наследие писателя оказалось практически исключено из круга научных интересов отечественных литературоведов.

Долгое время для нашего читателя и критики Честертон оставался только виртуозным автором детективных рассказов об отце Брауне. Некоторый перелом наметился в результате публикаций эссе английского писателя в конце 1960-х гг. (17; 28; 29), что позволило по достоинству оценить эту сторону богатого наследия Честертона. Так, М.Урнов пишет о творчестве Честертона-журналиста в контексте литературы эпохи рубежа веков, обращая внимание на расцвет журналистики в Англии в это время. Он оценивает Честертона как профессионального писателя и журналиста: «Дж.К.Честертон проявил себя на первоклассном уровне во всевозможных жанрах и для многих служил олицетворением Флит-Стрит» (133, с. 137). Исследователь отмечает особенности и достоинства писательской манеры этого автора: эксцентричность, юмор, парадокс.

А.Ливергант также подчеркивает, что англичане больше ценят Честертона как литературного критика и эссеиста, а не автора романов и новелл. Критик считает, что эссеистская манера английского писателя просматривается во всем, что бы он ни писал: «В действительности манера Честертона при всем необозримом разнообразии его интересов - всегда манера эссеистская, которой традиционно свойственна легкость, изящность, даже расплывчатость, но за которой вполне могут скрываться глубокие знания, серьезные мысли, ответственные заявления» (113, с.196-197). А.Ливергант отмечает достоинства эссеистской манеры Честертона, но считает, что если подобная манера дает положительный результат в журналистике и романтизированных биографиях, то в романах и рассказах это приводит, по мнению критика, к некоторой искусственности.

Анализируя эстетические представления Честертона, критик обращает внимание на их демократизм на фоне литературного эстетства конца века и экспериментальной модернистской прозы 10-20-х годов. Но и в оценке А.Ливерганта, да и М.Урнова честертоновское наследие предстает «разъятым». Удачными считаются обличение социальных бед капитализма, запоминающиеся образы и яркие метафоры, легкость и оригинальность стиля. Но общественные идеалы и мировоззрение писателя А.Ливергант оценивает как наивные, он не находит объяснения «безоглядной романтизации повседневности», «неизбывному, ни на чем не основанному оптимизму», потому что так и не может выйти за рамки идеологической традиции нашего литературоведения. Поэтому автор статьи противопоставляет Честертона-критика и Честертона-романиста.

В предисловиях Н.Трауберг (130, 131, 132) и статьях А.Зверева (107), В.Ерофеева (106) «реабилитируется» мировоззрение Г.К.Честертона: избегая устоявшихся штампов при характеристике взглядов Честертона («реакционные» и «утопические», «иррационализм» и «мистицизм»), исследователи показывают оригинальное, не поддающееся однозначным социальным и политическим определениям честертоновское видение мира и человека. Так Н.Трауберг дает ясное представление о нравственном идеале писателя, его нравственном посыле, который он противопоставлял угрюмому довольству своего века, с одной стороны, и идейной анархии общественного сознания, с другой. Она комментирует такие принципиально важные для мировоззрения Честертона понятия, как оптимизм и вера, добро и зло, свобода и порядок, выделяет также некоторые особенности поэтики честертоновских произведений. А.Зверев подчеркивает, что основным кредо писателя было утверждение «нормальности», «здравомыслия»: «.весь пафос «нормального мышления» неизменно оставался его определяющим свойством, более того, важнейшим принципом, который он отстаивал с удивительной твердостью и последовательностью» (107, с.240).

Новым словом в изучении честертоновского наследия, на наш взгляд, стала статья С.Аверинцева, опубликованная как послесловие к сборнику эссе «Писатель в газете» (1984). С.Аверинцев предложил оригинальную концепцию творчества Честертона, дающую не историко-культурный, а нравственно-эстетический его контекст. Выдающийся ученый пишет о творчестве писателя, опираясь на законы художественного мира самого Честертона, как бы изнутри освещает сущность его произведений. В результате анализа честертоновских художественных образов (образ белой лошади, нерожденного ребенка, битвы с драконом) Аверинцеву удается блестяще показать мировоззренческую основу жизни и творчества Честертона - апологию здравомыслия, утверждение и защиту традиций человечности. Он прекрасно объясняет те положения честертоновского мировоззрения и идеалы, которые долго не могли принять советские литературоведы (И.Кашкин, А.Елистратова, М.Урнов, А.Ливергант): оптимизм, прославление жизни как чуда, чувства смирения и благодарности, мотивы борьбы против сил небытия и защиты жизни в произведениях писателя.

В 1986 году была защищена диссертация по теме «Художественная проза Г.К.Честертона» О.П.Плахтиенко. Целью работы стал анализ творческого наследия Г.К.Честертона, прежде всего художественной прозы, как единого целого; «ключом» к наследию писателя, с точки зрения О.Плахтиенко, является его философия. Поэтому художественные произведения Честертона рассматриваются как социально-философские, выявляется их взаимосвязь с социальными, философскими, этическими приметами рубежа Х1Х-ХХ веков.

Автор диссертации подробно изучил и осветил ряд проблем. Творческая индивидуальность Г.К.Честертона и особенности его мироощущения проанализированы в социально-биографическом аспекте, рассмотрены этапы его жизни и представлены различные сферы творческой деятельности: журналистика, романы, рассказы, стихотворения. Несомненным достоинством исследования является то, что автором были систематизированы представления Честертона о состоянии общественного сознания в Англии на рубеже веков, о господствующих философских, этических и эстетических теориях. По мысли О.П.Плахтиенко, основные философские и эстетические теории и концепции (позитивизм, ницшеанство, эволюционная теория Г.Спенсера, декадентские и пессимистические идеи) Честертон определяет как различные формы «безумия» - их анализ дается в его основополагающих работах «Еретики», «Ортодоксия». Особое внимание О.Плахтиенко уделяет честертоновской концепции мира и человека. При этом автор работы выделяет составляющие философско-этического идеала Честертона: союз мысли и чувства, тела и души, свободы и ограничения в жизни человека. Привлекая материалы эссе, религиозных трактатов, биографий, детективных рассказов и романов, О.Плахтиенко приходит к выводу, что, по мнению Честертона, нравственный идеал реализуется в детском и народном мироощущении, христианстве, запечатлен он и в классической литературе.

В последней главе своего исследования Плахтиенко называет художественные формы честертоновского видения мира. Здесь обращается внимание на эстетические взгляды писателя и обозначаются основные принципиальные моменты его поэтики: интеллектуальная направленность, комическое и игровое начала, условность и мифотворчество. К сожалению, анализ поэтики произведений Честертона, ее конкретных форм, занимает в работе небольшое место (особенно это касается романов): вместо анализа художественных текстов автор останавливается на исследовании эстетических взглядов. Таким образом, проблема своеобразия художественного мира произведений Честертона (в частности его романов) была поставлена, но, на наш взгляд, не решена.

Статья И.Петровского «У истоков «здравого смысла» Г.К.Честертона» (123) посвящена более частным вопросам творчества английского писателя. В начале своей работы он дает обзор западноевропейской и отечественной критики о Честертоне. Далее он анализирует детектив английского писателя как теологический. При этом критик затрагивает такие проблемы, как смех и парадокс у Честертона, его представление об особенностях английского национального характера. Анализируя детективные новеллы с точки зрения томистской эстетики, И.Петровский приходит к выводу, что «честертоновский детектив. увлекательная «притча» и комическая «проповедь», условно говоря, «веселый томизм» (123, с.45). Особое внимание Петровский уделяет философскому трактату Честертона «Фома Аквинский». Сравнивая образы св.Фомы и отца Брауна, И.Петровский находит между ними много общего и приходит к интересному заключению: интерес к томизму и фигуре Фомы Аквинского Честертон реализует в детективных рассказах об отце Брауне.

Итак, в отечественном литературоведении идеологический подход при изучении творческого наследия Г.К.Честертона сменился культурно-историческим: его философские, теологические и художественные произведения рассматриваются в русле неоромантизма как своеобразная реакция на «растущую индустрию современной ему жизни, на декадентство с его обреченно-пессимистическим взглядом на человека и его место в жизни» (159, т.8, с.373). Но на протяжении долгого времени исследователи обращали внимание на какой-то отдельный аспект творчества писателя: его детективные рассказы (А.Луначарский, А.Елистратова, И.Петровский), эссеистику (М.Урнов, А.Ливергант), литературные биографии (К.Атарова), и только отчасти на его романы.

Подводя итоги, можно сделать вывод, что интерес к Честертону в нашей стране никогда не угасал. Но исследователи и комментаторы честертоновского творчества, как правило, останавливались на определении идеологической позиции и нравственно-эстетической системы писателя, выясняли значение и место Честертона-художника в истории литературы. А проблемы поэтики и оригинальности художественного мира его произведений, особенно романов, оставались в стороне.

Итак, мы выяснили, что отечественное и зарубежное литературоведение уделяло серьезное внимание наследию, английского писателя. Разработаны проблемы мировоззрения и идеологических пристрастий Г.К.Честертона, подробно проанализирована нравственно-эстетическая система ценностей, декларируемая этим писателем, рассмотрены также и отдельные художественные приемы, используемые Честертоном: парадокс, аллегория, символ. Но оригинальное творческое наследие этого автора требует целостного подхода; актуальным становится выявление художественного своеобразия романов писателя в их внутреннем единстве: единстве миропонимания Честертона, его идейно-эстетического осмысления мира и принципов художественного воплощения. Именно поэтому и встает вопрос о художественном мире романов Г. К. Честертона, о его составляющих и принципах организации. Проблема особенностей поэтики и закономерностей художественного мира романов писателя не поднималась ни в нашем, ни в зарубежном литературоведении.

Категория «художественный мир» достаточно прочно закрепилась в понятийном аппарате отечественного литературоведения и получила обоснование в ряде работ (Д.С.Лихачев, В.Федоров, В.Асмус, Ф.П.Федоров). Ф.П.Федоров называет и синонимичные понятия этой категории: «внутренний мир», «поэтический мир», «поэтическая реальность», «художественный космос» (229, с.432). Термин «художественный мир» употребляется по отношению к отдельному литературному произведению, к группе произведений или ко всему творчеству одного писателя.

Исследователи пришли к заключению, что художественный мир, являясь вторичным по отношению к материальной реальности, представляет собой не столько ее отражение, сколько художественную концепцию объективного мира, «его оценку, его версию» (229, с. 5). «Мир художественного произведения - результат и верного отображения и активного преображения действительности» (208, с.76). Художественный мир произведения рассматривается как единое целое, обладающее системностью и динамичностью. «Отдельные элементы действительности соединяются друг с другом в этом внутреннем мире в некоей определенной системе, художественном единстве» (208, с.74). Это художественное единство живет по особым поэтическим законам, при этом каждый его элемент наделен в этой системе определенным значением, «. не только художественный мир в целом, но и каждый его компонент, но и система отношений между компонентами многозначны» (229, с.7).

Многие исследователи (Ю.М.Лотман, Ф.П.Федоров, В.Федоров) пишут о неисчерпаемости содержания художественного мира. Определенная культурно-историческая эпоха или отдельный читатель воспринимают лишь часть значений, заложенных в художественном мире какого-либо произведения, при этом обогащая его рядом новых смыслов. Этот факт дал возможность рассматривать текст (художественный мир произведения) как смыслопорождающую структуру (Ю.М.Лотман).

Объектом исследования в данной работе является художественный мир романов Г.К.Честертона: «Наполеон Ноттингхилльский» (The Napoleon of Notting Hill, 1904), «Шар и крест» (The Ball and the Cross, 1905, изд. 1910), «Человек, который был Четвергом» (The Man Who Was Thursday, 1908), «Жив-человек» (Manalive, 1912), «Перелетный кабак» (The Flying Inn, 1914), «Возвращение Дон Кихота» (The Return of Don Quixote, опуб. 1927). Мы считаем возможным говорить о художественном мире романов этого писателя, так как в них воплощен единый комплекс идей, нравственных и эстетических идеалов Честертона. Романы также организуются по схожим поэтическим закономерностям и принципам, в них прослеживаются общие сквозные мотивы и образы.

Этому способствует и тот факт, что романы были созданы до 1914 года (роман «Возвращение Дон Кихота» был задуман и начат до первой мировой войны) (53, с. 110), то есть в наиболее творчески плодотворный и продуктивный период его жизни, это время также характеризуется формированием и реализацией в художественной форме индивидуальной философии Честертона, «философии радости». Именно в период с 1901 по 1914 годы он активно работает в различных журналах и газетах и публикует ряд сборников эссе, принесших ему огромную популярность, вместе с Б.Шоу и Г.Уэллсом он становится влиятельной фигурой в литературных и журналистских кругах, пишет романы и детективные новеллы о патере Брауне. В 1908 году написана знаменитая «Ортодоксия», книга о правоверии и здравомыслии, по мнению многих исследователей, одна из радостных книг нашего столетия.

1914-1915 гг. становятся переломными, своеобразной чертой, разделившей его жизнь пополам (начало первой мировой войны, тяжелая болезнь самого Честертона, смерть младшего брата Сесила на фронте). «Лет шесть Гилберт Кийт не написал ничего, равного прежним его эссе и рассказам; романов и трактатов вообще в это время не было» (130, с. 5).

При выявлении особенностей художественного мира романов Г.К.Честертона мы будем исходить из вывода, сделанного многими исследователями, что его публицистические, философские и художественные произведения необходимо рассматривать как единое целое (Г.Уиллз, Д.Коутс, Л.Хантер, Н.Трауберг, С.Аверинцев, В.Ерофеев, О.Плахтиенко). «Как бы ни разнились между собой та и другая части, Честертон - остается Честертоном. во всем его творчестве есть цельность, обусловленная выбором жизненной позиции» (106, с.362). Эссе, теологические трактаты и литературные биографии перекликаются с вышеперечисленными романами философскими и этическими идеями, отдельные образы-идеи, символы и метафоры могут встречаться как в публицистических, так и в художественных произведениях.

Поэтому анализ художественного мира романов Г.К.Честертона будет подкрепляться его идеями и мыслями, сформулированными в его эссе (Сб. «Защитник», «Разноликие персонажи», «При всем при том», «Непустяшные пустяки», «Смятения и шатания», «Истина» и др.), трактатах (книга «Еретики» 1905, «Ортодоксия», 1908, «Вечный человек», 1925; «Св. Фома Аквинский», 1933), литературных биографиях («Чарльз Диккенс»), «Автобиографии» (1936).

Перефразируя И.Петровского, можно сказать, что романы Честертона -«это удивительное совпадение одной длинной мысли» (123, с.45), которая повторяется автором из произведения в произведение, но воплощается в различных художественных образах. Поэтому мы считаем возможным отказаться от рассмотрения романов писателя в хронологическом порядке, а объединить их по общим проблемам. В процессе анализа отдельных аспектов художественного мира Честертона некоторые романы будут исследованы более подробно, другие же будут привлекаться как иллюстрацию общих художественных закономерностей.

Цель диссертационного исследования состоит в том, чтобы рассмотреть своеобразие художественного мира романов Г.К.Честертона, выявить, в какой степени его особая мировоззренческая позиция («философия радости») отразилась в произведениях не только на уровне проблематики, но и также на уровне организации текста, его сюжета и композиции, построении конфликта, создании необычных героев.

Из цели исследования вытекают следующие конкретные задачи работы:

1) Показать, каким образом честертоновское представление о парадоксальности мира и восприятии его человеческим сознанием воплощается в содержании и структуре романного конфликта, в мотивах поиска и тайны, парадоксе, в особой композиции

31 произведений, предполагающей столкновение «видимого» и «невидимого», действительного и кажущегося.

2) Рассмотреть систему образов центральных персонажей и принципы их создания (повторяющиеся черты и характеристики, наличие «парных героев» и «героев-антагонистов», использование «играющих» героев и их функции в художественном мире романов английского писателя).

3) Определить особенности используемых Г.К.Честертоном условных форм как одного из способов создания необычного художественного мира в его романах: среди них символика и фантастика в их специфическом «честертоновском» варианте; принцип игры в ее разнообразных проявлениях, его роль в организации повествования.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Васильева, Екатерина Владимировна, 2000 год

1. Chesterton G.K. All / survey: A book of essays/ N. Y.: Freeport, 1967/ - 280 p.

2. Chesterton G.K. Autobiography. L.: Hutchinson, 1969. - 347 p.

3. Chesterton G.K. Generally Speaking: A book of essays. Leipzig: Tauchnitz, 1929. -272 p.

4. Chesterton G.K. Heretics. L. - N.Y.: John Lane company, 1910. - 305 p.

5. Chesterton G.K. Manalive. Philadelphia: Dufour, 1962. - 189 p.

6. Chesterton G.K. Orthodoxy. L. - N.Y.: John Lane company, 1912. - 297 p.

7. Chesterton G.K. The Ball and the Cross. L.: Gardner, Darton, 1918. - 403 p.

8. Chesterton G.K. The Common Man. L.: Sheed and Ward, 1950. - 279 p.

9. Chesterton G.K. The Defendant. L.: R.Brimley Johnson, 1901. - 136 p.

10. Chesterton G.K. The Flying Inn. L.: Methuen, - 1928. - 282 p.

11. Chesterton G.K. The Man Who Was Thursday. Wordsworth EL, 1995. -150p.

12. Chesterton G.K. The Napoleon of Notting Hill. L. - Wordsworth EL, 1996. -132p.

13. Chesterton G.K. The Return of Don Quixote. Leipzig: B.Tauchnitz, 1927. -236 p.

14. Chesterton G.K. The Victorian Age in Literature. L.: OUP, 1966. - 117 p.

15. The Man Who Was Chesterton: The Best Essays, Stories, Poems and Other Writings of G.K.Chesterton. N.Y.: Freeport, 1970. - 801 p.Произведения Г.К.Честертона на русском языке:

16. Честертон Г.К. Вечный Человек. М.: Политиздат, 1991. - 544 с.

17. Честертон Г.К. В защиту детопоклонства; Мафусаилит; Человек и его собака (Эссе)// Наука и жизнь. 1965. - № 6. - С.66-67.

18. Честертон Г.К. Избранное: Человек, который был Четвергом; Перелетный кабак: Романы. Рассказы. Эссе. М.: ТЕРРА, 1996. - 592с.

19. Честертон Г. -К. Избранные произведения. В 3 т. М.: Худож. лит., 1992.

20. Честертон Г. -К. Избранные произведения в 4-х томах. М.: Book chamber int., 1994.

21. Честертон Г.К. Истинная романтика; «Дон Кихот». Божественная пародия; Что значит писать плохо; О классике (Эссе)// Детская литература. -1989. -№3.-С.33-37.

22. Честертон Г.К. О литературе: Эссе // Вопросы литературы. 1981. - № 9. -С.203-232.

23. Честертон Г.К. О настоящих поэтах и прозаиках: Эссе // Дружба народов.- 1995. № 7. - С.148-169.

24. Честертон Г.К. О настоящих поэтах и прозаиках: Эссе // Дружба народов.- 1995. № 8. - С.169-179.

25. Честертон Г.К. Писатель в газете: Худ. публицистика. М.: Прогресс, 1984.-384 с.

26. Честертон Г.К. Правоверный Гамлет; Нравственность и Том Джонс; О чтении; Шарлотта Бронте; Оптимизм Байрона // Вопросы литературы. 1968.- № 11.-С.137 150.

27. Честертон Г.К. Пять эссе // Прометей: Альманах. М.: Мол. Гвардия, 1967. - Т.2. - С.299-310.

28. Честертон Г.К. Симмонс и узы человеческие; Кошмары и кинематограф (Эссе) // Семья и школа. 1993, № 2. - С.38-39.

29. Честертон Г.К. Упорствующий в правоверии // Моэм У.С. Подводя итоги. М.: Высш. шк., 1991. - С.528 - 533.

30. Честертон Г.К. Чарльз Диккенс. М.: Радуга, 1982. - 205 с.

31. Честертон Дж.К. Чарльз Диккенс; Раннее творчество Джейн Остен // Писатели о литературе. М.: Прогресс, 1981. - С.264 -271.

32. Честертон Г.К. Четыре эссе // Человек. 1990, № 4. - С. 113-114.

33. Честертон Г.К. Эссе // Самосознание европейской культуры XX века. -М.: Из-во политической лит., 1991. С.208 - 229.Творчество Г.К.Честертона в оценке исследователей

34. Amis К. Four Fluent Fellows: An Essay on Chesterton"s Fiction // Chesterton G.K. A Centenary Appraisal. L.: Paul Elek, 1974. - P. 28-39.

35. Barker D. A Brief Survey of Chesterton"s Work // Chesterton G.K. A Centenary Appraisal. L.: Paul Elek, 1974. - P. 9-15.

36. Barker D. G.K.Chesterton: A Biography. L.: Constable, 1973. - 304p.

38. Belloc H. On the Place of Gilbert Chesterton in English Letters. L.: Sheed and Ward, 1940. - 84p.

39. Bogaerts A.M. Chesterton and the Victorian Age. Hilversum: Rosenbeek En Venemans, 1940. - 387 p.

40. Boyd I. Chesterton Show Debate Speaks to the Present Crisis // The Wanderer. - 1995. - January 19 - P. 32- 40.

41. Boyd I. Philosophy in Fiction // Chesterton G.K. A Centenary Appraisal. L.: Paul Elek, 1974. - P.40-57.

42. Boyd I. The novel of G.K.Chesterton. A Study in Art and Propaganda. L., 1975.-241p.

43. Brandreth G. Discovering Pantomime. L., 1973. - 56 p.

44. Brandreth G. I Scream For Ice Cream: Pearls from the Pantomime. L., 1974. -150p.

45. Braybrooke P. Gilbert Keith Chesterton. L.: The Chelsea Publishing Company, 1922. - 120 p.

46. Braybrooke P. The Wisdom of G.K.Chesterton. L.: Cecil Palmer, 1929. -132p.

47. Bullett G.W. The Innocence of G.K.Chesterton. L.: Cecil Palmer, 1923. -205p.

48. Cazamian L. A History of English Literature. N.Y.: The Mecmillan company, 1945.- 1448 p.

49. Chappie I. A. Documentary and Imaginative Literature. 1880-1920. - L.: Blandford press, 1970. - 395 p.

50. Chesterton, G.K. and Shaw, Bernard Do We Agree? A Debate between . -Hartford: Mitchell, 1928. 47p.

51. Coats J.D. Chesterton and the Edwardian Cultural Crisis. Hull: Hull univ. Press, 1984.- 266p.

52. Collins A.S. English Literature of the XX Century. L.: Univ. Tutorial Press, 1956.-379 p.

53. Cruse N. After the Victorians. L.: George Allen and Unwin, 1938. - 264p.

54. Evans M. Background and Influences on Chesterton // G.K.Chesterton: A Half Century of Views. N.Y.: OUP, 1987. - P. 18 - 25.

55. Evans M. G.K.Chesterton. Cambridge: Univ. Press, 1974. - 157 p.

56. Furbank P.N. Chesterton the Edwardian// Chesterton G.K. A Centenary Appraisal. L.: Paul Elek, 1974. - P. 16-27.

57. Furlong W.B. G.B.S. and G.K.S. Shaw and Chesterton. The Metaphysical Jesters. L.: University Park, 1970. - 206p.

58. Hamilton M.K. G.K.Chesterton and George Orwell // G.K.Chesterton: A Half Century ofViews.-N.Y.: OUP, 1987.-P.111 -118.

59. Hamilton R. The Rationalist from Fairyland // G.K.Chesterton: A Half Century of Views. N.Y.: OUP, 1987. - P.232 -240.

60. Hollis C. G.K.Chesterton. L.: Longmans, Green and со., 1950. - 189p.

61. Hollis C. The Mind of Chesterton. L.: Hollis & Carter, 1970. - 303р.

62. Hunter L. G.K.Chesterton: Explorations in Allegory. L; Basingstoke: Macmillan, 1979. - 190p.

63. Kenner H. Paradox in Chesterton. N.Y.: Sheed and Ward, 1947. - 207p.

64. Kenner H. The Word and World // G.K.Chesterton: A Half Century of Views. -N.Y.: OUP, 1987.-P.78- 98.

65. KnoxR. G.K.Chesterton: In Great Catholics. L.: Watson, 1938. - 198p.

66. Lawrence J. Clipper G.K.Chesterton. N.Y.: Indiane Univ., 1974. - 190p.

67. Lodge D. Dual Vision: Chesterton as a Novelist // G.K.Chesterton: A Half Century of Views. N.Y.: OUP, 1987. - P.326 - 335.

68. Mroczckowski P. The Medievalism of G.K.Chesterton. Warszawa: Panstwqwe wy dawnistwo naukowe, 1974. - V.l, 135 p.

69. Mroczckowski P. The Medievalism of G.K.Chesterton. Wroclaw, 1976. -V.2, 113p.

70. Noyes A. The Centrality of Chesterton // G.K.Chesterton: A Half Century of Views. N.Y.: OUP, 1987. - P. 126 - 132.

71. O"Connor J. Father Brown on Chesterton. L.: Burns Oates and Washbourne, 1938.- 208 p.

72. Ostrowski W. The Man Who Was Thursday, or Detection without Crime // Litterae et lingua, 1984. P. 141-152.

73. Race H. Gilbert Keith Chesterton: Essays. L.: James Brodie, 1961. - 63 p.

74. Sauer J. Chesterton Reformed: A Protestant Interpretation // Antithesis. -1990. №6.-P. 40-44.

75. Scott-James R. Fifty Years of English Literature, 1900-1950. L.: Green and со., 1956. - 282p.

76. Schall J.V. The Paradox of Progress // Gilbert! 1998. - V.l. - Issue 7. - P. 1622.

77. Schenkel E. Circling the Cross, Crossing the Circle: On Borges and Chesterton // Alfonso de Того у Fernando de Того (eds.) Jorge Luis Borges. Thought and Language in the XXth Centary. Madrid; Frankf., 1999. - P.289-301.

78. Schenkel E. Paradoxical Affinities. Chesterton and Nietzsche // The Novel in Anglo-German Context. Amsterdam-Atlanta, GA, 1999. - P.241-251.

79. Shaw B. Ten Portraits and Reviews. L.: Constable, 1949. - 304p.

80. Stanley L. Jaki Chesterton, a Seer of Science. Urbana, Chicago: Univ. of Illinois press, 1986. - 164p.

81. Sullivan J. Chesterton continued: A Bibliographical Supplement. L.: LTD, 1968. - 120 p.

82. Tindall W.Y. Forces in Modern British Literature (1885-1950). N.Y.: Vintage book, 1956. - 316 p.

83. Tibbetts J.C. The Case of the Forgotten Detectives: The Unknown Crime Fiction of G.K.Chesterton // The Armchair Detective. Fall, 1995. - Vol. 28. - N. 4.-P. 388 - 393.

84. Titterton W. Chesterton: A Portrait. L.: Ouseley, 1936. - 248 p.

85. Voorchees R.J. Chesterton the Romantic // Queen"s Quant, 1984. V.91. - N.l. -P. 17-36.

86. Ward A.C. Twentieth Century Literature, 1901-1950. L.: Methuen and со., 1956.-248 p.

87. Ward M. Gilbert Keith Chesterton. N.Y.: Sheed and Ward, 1943. - 685 p.

88. Wills G. Chesterton, Man and Mask. N.Y.: Sheed and Ward, 1961.-243 p.

89. Wills G. The Man Who Was Thursday // G.K.Chesterton: A Half Century of Views. N.Y.: OUP, 1987. - P.335 - 342.

90. Аверинцев С. С. Гилберт Кит Честертон, или неожиданность здравомыслия // Честертон Г.К. Писатель в газете: Художественная публицистика. М.: Прогресс, 1984. - С.329-342.

91. Арсеньев С. Мудрость отца Брауна. Д., 1925; Простодушие патера Брауна. - Д., 1924. // Печать и революция. - 1925. - № 4. - С.288 - 289.

93. Берман Б. «Навсегда останусь журналистом» // Лит. Обозрение. 1986. -№ 9. - С.69 - 71.

94. Боровинская Т.В. «Философия радости» Гилберта Кита Честертона //XII Пуришевские чтения: Всемирная литература в контексте культуры: Сб. статей и мат. М.: МГПУ, 2000. - С.99.

95. Борхес Х.Л. О Честертоне //Проза разных лет: Сборник. М.: Радуга, 1989.-С.213-215.

96. Брюсов В.Я. Новая апология христианства // Русская мысль. 1910. -№11, отд. 2. - С.184 -185.

97. Г.Б. Жив-человек. М.; Д., 1924; Клуб изобретательности. - Л., 1924. // Русский современник. - 1924. - №3. - С.281-281.

98. Гофмейстер А. Г.К.Ч., Г.К.Ч. через тридцать лет // Гофмейстер А. Иду по земле. М.: Прогресс, 1964. - С.383-389.

99. Гусева Е. Искусство рассказа Г.К.Честертона // Chesterton G.K. Selected stories. Moscow: Progress, 1979. - C. 3-21.

100. Динамов С. Охотничьи рассказы. Л., 1926; Человек, который слишком много знал. - М., 1926. // Книгоноша. - 1926. - № 15. - С.34-35.

101. Динамов С. Переведенные англичане: Честертон О"Флахерти - Мак Гилл// Вестник иностранной литературы. - 1928. - №1. - С.165-168.

102. Елистратова А.А. Послесловие // Честертон Г.К. Мудрость отца Брауна. Кишенев: Лумина, 1987. - С.437-443.

103. Елистратова А. Предисловие // Честертон Г.К. Рассказы. М.: Правда, 1958. -С.3-9.

104. Ерофеев В. Похвала здравому смыслу Писатель в газете. // Новый мир.- 1985. -№11. С.262-264.

105. Зверев А. Необычно быть обычным // Иностранная литература. 1985. -№3. - С.239-241.

106. Кашкин И. Г.К.Честертон // Кашкин И. Для читателя-современника: Статьи и исследования. М.: Сов.писатель, 1968. - С.327-374.

107. Киреев Б. Перелетный кабак. JL, 1927. // Книга и профсоюзы. - 1928. -№1. - С.7.

108. Козырева М.А. Религиозные мотивы в поэзии Г.К.Честертона // Вторая межвуз. конф. литераторов-англистов. Орел, 1992 г.: Тез. выступлений. -Орел, 1992.-С.51.

109. Кучерская М. Праздник веры Вечный человек. М., 1991. // Лит. Обоз.- 1992. -№11-12. -С.101-103.

110. Ливергант А. Честертон о литературе // Вопросы литературы. 1981. -№9.-С.196-201.

111. Ливергант А.Я. От составителя // Честертон Г.К. Писатель в газете. М.: Прогресс, 1984.-С. 5-9.

112. Локс К. Сапфировый крест и другие рассказы. М., 1925.// Печать и революция. - 1925. - 1925. - Кн. 8. - С.255.

113. Локс К. Человек, который слишком много знал. М., 1926. // Печать и революция. - 1926. - Кн. 3. - С.225.

114. Локс К. Новый Дон Кихот. М.; Л., 1928. // Печать и революция. - 1929.- №2-3. С.162-163.

115. Луначарский А.В. Предисловие К книге Дж.Честертона «Человек, который слишком много знал». // Луначарский А.В. Собр. соч. в 8-ми тт. М: Худ. Лит, 1965. - Т.5. - С.505-507.

116. Мацуев Н. Г.К.Честертон // Книжные новости. 1936. - №21. - С. 18.

117. Меньшой А. Предисловие // Честертон Г.К. Жив-человек. М.; Л, 1924.- С.3-8.

118. Меньшой А. Предисловие // Честертон Г.К. Наполеон из Пригорода. Л, 1925. -С.5-12.

119. Меньшой А. Предисловие // Честертон Г. Новый Дон Кихот. М.- Л.: Гос. Изд., 1928.-С.5-12.

120. Петровский И. У истоков «здравого смысла» Г.К.Честертона // Диапазон. 1991. - №4. - С.26-50.

121. Плахтиенко О.П. Детективные новеллы Г.К.Честертона. Л, 1983. - 21с.- Деп. в ИНИОН АН СССР № 14794.

122. Плахтиенко О.П. Место Г.К.Честертона в английской литературе конца XIX- начала XX века. Л, 1983. - 22с. - Деп. в ИНИОН АН СССР № 14793.

123. Плахтиенко О.П. Художественная проза Гилберта Кийта Честертона: Дис. канд. филол. наук: 10.01.05. Утв. 26.08.87. - Л, 1986. - 272с. .

124. Ромашов Б. «Человек, который был Четвергом» в МГКТ// Красная Нива.- 1923. №51. - С.16-18.

125. Сергеева М. Предисловие // Честертон Г.К. Новый Дон Кихот. М.-Л.: Гос. Изд., 1928. - С.3-8.

126. Трауберг Л. Предисловие // Честертон Г. Человек, который был Четвергом. Петроград: Изд. Третья стража, 1923. - С. 1-3.

127. Трауберг H.JI. Гилберт Кийт Честертон и его трактаты // Честертон Г.К. Вечный человек. М.: Политиздат. 1991. - С.4-12.

128. Трауберг H.J1. Проповеди и притчи Гилберта Кийта Честертона // Честертон Г.-К. Избранные произведения. В 3 т. М.: Худож. лит., 1992. -Т.1. - С.5-20.

129. Трауберг H.JI. Честертон биограф и историк // Прометей: Альманах. -М.: Мол.гвардия, 1967. - Т.2. - С.291-297.

130. Урнов М. «Полуправда, которую отыскал сам, правда, которую отыскали люди» // Воп. Лит. 1968. - №11 - С. 137-139.

131. Успенский Б.А. Семиотика у Честертона // Симпозиум по структурному изучению знаковых систем: Тезисы докладов. М.: АН СССР, 1962. - С. 149152.

132. Уэллс Г. О Честертоне и Беллоке // Собр. соч. в 15-ти т. М.: Правда, 1964. - Т.14. - С.553-556.

133. Фадеев А. Честертон о Диккенсе // Собр. соч. в 7-ми т.- М., 1971. Т.6. -С.553-556.

134. Хилл К. Сладостная благодать разума: Апологетика Гилберта Кийта Честертона // Страницы = Pages. М., 1996. - № 1. - С.110 - 123.

135. Чуковский К.И. Предисловие // Честертон Дж. Живчеловек. Л.: Всемирная лит., 1924. - С.7-11.

136. Шрейдер Ю. О чем писал Г.К.Честертон // Честертон Г.К. Рассказы. -Кемерово, 1981. С.3-6.

137. Эйшискина Н. Сборник рассказов Честертона // Иностранная литература. 1958. - № 10. - С.264-266.Работы по проблемам английской и всемирной литературы 141. Аллен У. Традиция и мечта. М.: Прогресс, 1970. - 424с.

138. Аникин Г.В. Эстетика Джона Рескина и английская литература XIX века. М.: Наука, 1986. - 318с.

139. Вельский А.А. Неоромантизм и его место в английской литературе конца XIX века // Из истории реализма в литературе Англии. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1980. - С.90-100.

140. Бент (Акуз) А.Г. Сказочные повести П.Трэверс о Мэри Поппинс в контексте английской игровой культуры. Автореферат дис. . канд филол. наук: 10.01.05./ Урал. Пед. Ун-т. - Екатеринбург, 1997. - 21с.

141. Бушманова Н.И. Английский модернизм: психологическая проза: Учебное пособие. Ярославль: ЯГПИ им. К.Д.Ушинского, 1992. - 148 с.

142. Владимирова Н.Г. Формы художественной условности в литературе Великобритании XX века. Новгород: НовГУ, 1998. - 188 с.

143. Галинская И.Л. Льюис Кэрролл и загадки его текстов. М., 1995.

144. Гулыга А. Философская проза Франца Кафки// Вопросы эстетики. -Вып.8. С.293-323.

145. Днепров В. Идеи времени и формы времени. Л.: Сов. Писатель, 1980. -598с.

146. Днепров В. Черты романа XX века. М.-Л.: Сов. Писатель, 1965. - 548с.

147. Дьяконова Н.Я. Английский романтизм. М.: Наука, 1978. - 208с.

148. Дьяконова Н.Я. Лондонские романтики и проблемы английского романтизма. Л.: Изд-во ЛГУ, 1970. - 232с.

149. Дьяконова Н.Я. Стивенсон и английская литература XIX . Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. - 92 с.

150. Евнина Е.М. Западноевропейский реализм на рубеже Х1Х-ХХ веков. -М.: Наука, 1967.-262с.

151. Зарубежная литература XX века: Учеб./ Л.Г.Андреев, А.В.Карельский, Н.С.Павлова и др.; Под ред. Л.Г.Андреева. М.: Высш. Шк., 1996. - 575 с.

152. Затонский Д. В наше время. М.: Сов. Писатель, 1979. - 431с.

153. Ивашева В. Английский реалистический роман XIX века в его современном звучании. М.: Худож. лит., 1974. - 464с.

154. История английской литературы: В 3-х т. М.: Изд-во АН СССР, 1959. -Т.З. - 730с.

155. История всемирной литературы: В 9-ти тт. М.: Наука, 1994. - Т.8. -848с.

156. Кагарлицкий Ю.И. Герберт Уэллс. М.: Худож.лит., 1963. - 277с.

157. Каралашвили Р. Мир романа Германа Гессе. Тбилиси, 1984. - 264с.

158. Кеттл А. Введение в историю английского романа. М.: Прогрсс, 1966. -446с.

159. Красавченко Т.Н. Реальность, традиции, вымысел в современном английском романе // Современный роман: Опыт исследования. М.: Наука, 1990.-С.127- 154.

160. Любимова А.Ф. Проблематика и поэтика романов Г.Уэллса 1900-1940-х годов. Иркутск: Изд-во Иркут. Ун-та, 1990. - 104 с.

161. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. М.: Худож. лит., 1988. - 413с.

162. Михальская Н.П., Аникин Г.В. Английский роман XX века. -М.:Высшая школа, 1982. 191с.

163. Мотылева Т.Л. Роман свободная форма. - М.: Советский писатель, 1982.- 400с.

164. Мотылева Т.Л. Зарубежный роман сегодня. М.: Советский писатель, 1966.-472с.

165. Некрасова Е.А. Романтизм в английском искусстве: Очерки. -М.:Искусство, 1975. 255с.

166. Образцова А.Г. Бернард Шоу и европейская театральная культура. М.: Наука, 1974.- 392 с.

167. Павлычко С.Д. Игра в действительность. Философское содержание «магического театра» в творчестве Джона Фаулза. // Литература иобщественное сознание Запада: Сб. науч. тр. Киев: Наукова думка, 1990. -С.9-32.

168. Пинский Л.Е. Магистральный сюжет. М.: Сов. Писатель, 1989. - 410с.

169. Писатели Англии о литературе: Сб. Статей. М.: Прогресс, 1981. - 467с.

170. Потанина H.JI. Игровое начало в художественном мире Чарльза Диккенса. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р.Державина, 1998. - 252 с.

171. Ромм А.С. Шоу теоретик: Учебное пособие. - JL: ЛГПИ, 1972. - 147с.

172. Сазонова Т.П. Парадокс в творчестве Ивлина Во. Романы 20-30-х гг.: Автореферат дис. . канд. филол. наук: 10.01.05./ Моск. Пед.ун-т. М, 1997. - 16с.

173. Скуратовская Л.И. Основные жанры английской детской литературы конца XIX начала XX веков. Учебное пособие. - Днепропетровск: ДГУ, 1984.

174. Сильман Т. Диккенс. Л.: Худ. лит, 1970. - 376 с.

175. Сомова Е.В. «Маска»: Ее разновидности и приемы художественного воплощения в творчестве Ч.Диккенса. Авт. дис. . канд. филол. наук: 10.01.05./Нижнегородский гос. пед. ун.-т. - Н.Новгород, 1998. - 18с.

176. Сьюэлл Э. Льюис Кэрролл и Томас Элиот как поэты нонсенса // Диапазон. 1995. - № 2. - С. 78 - 83.

177. Тишунина Н.В. Западноевропейский символизм и проблема взаимодействия искусств: Опыт интермедиального анализа. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И.Герцена, 1998. - 160 с.

178. Урнов М.В. Вехи традиции в английской литературе. М.: Худ. лит, 1986. - 381с.

179. Урнов М. На рубеже веков: Очерки английской литературы. М.: Наука, 1970. -431с.

180. Федоров А.А. Идейно-эстетические аспекты развития английской прозы (70-90-е годы XIX века). Свердловск: Из-во Уральского ун-та, 1990. - 188с.Работы по теории литературы, философии, культурологии

181. Аверинцев С.С. Культурология Йохана Хейзинги // Вопросы философии. 1969. - №3. - С. 169-174.

182. Адмони В.Г. Поэтика и действительность. JL: Сов. Писатель, 1975. -310с.

183. Андреев Л.Г. Импрессионизм. М.: МГУ, 1980.

184. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. Лит., 1975. -500с.

185. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Худож. Лит., 1990. - 543 с.

186. Бикульчюс В. Поэтика философского романа: Учебное пособие. -Вильнюс: Издательско-редакционный совет Министерства народного образования Литовской ССР, 1988. 72 с.

187. Богомолов А.С. Английская буржуазная философия XX века. М.: Мысль, 1973.- 317с.

188. Борев Ю. Комическое, или о том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия. М.: Искусство, 1970. - 266с.

189. Борхес Х.Л. Письмена бога. М.: Республика, 1992, - 510 с.

190. Вайнштейн О.В. Homo deconstructivus: философские игры постмодернизма. // Апокриф 2. М.: Лабиринт, 1989. - СЛ 2-31.

191. Вейш Я.Я. Религия и церковь в Англии. М.: Наука, 1976. - 183с.

192. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. -М.: Прогресс, 1988. 704 с.

193. Давыдов Ю. Бегство от свободы. М.: Худож. лит., 1978. 365 с.

194. Давыдов Ю. «Интеллектуальный роман» и философское мифотворчество// Вопросы литературы. 1977. - №9. - С. 127-171.

195. Давыдов Ю. Искусство и элита. М.: Искусство, 1966. - 344с.

196. Давыдов Ю. Освальд Шпенглер и судьбы романтического миросозерцания// Проблемы романтизма: Сб. Статей. М.: Искусство, 1971.-С.229-303.

197. Даркевич В.П. Народная культура средневековья: светская праздничная жизнь в искусстве 1Х-ХУ1 вв. М.: Наука, 1988. - 344 с.

198. Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. К понятиям «тема» и «поэтический мир» // Учен. зап. Тартуского ун-та. Тарту, 1975. - Вып.365. - С. 143-169.

199. Жирмунский В.Н. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. JL: Наука, 1977. 404с.

200. Исупов К.Г. Второе рождение проблемы «игра и искусство» // Философские науки. 1974. - №5. - С.145-148.

201. Кагарлицкий Ю.И. Что такое фантастика? М.: Худож. лит., 1974. -352с.

202. Jle Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М.: Издательская группа Прогресс, Прогресс-Академия, 1992. - 376 с.

203. Линник Ю.В. Эстетика парадокса // НТР и развитие художественного творчества. Л.; Наука, 1980. - С.49-61.

204. Лихачев Д.С. Внутренний мир художественного произведения// Вопросы 209. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек текст -семиосфера - история. - М.: Языки русской культуры, 1996. - 464 с.

205. Лотман Ю.М. Об искусстве. С.-Петербург: Искусство-СПБ, 1998. -704с.

206. Лук А.Н. Юмор, остроумие, творчество. М.: Искусство, 1977. - 184с.

207. Манн Т. Об учении Шпенглера // Собр. соч. в 10-ти тт. М., 1960. - Т.9, С.610-619.

208. Манн Ю.В. О гротеске в литературе. М.: ,1966.

209. Медведева Н.Г. Художественная условность и проблемы сюжетосложения // Филологические науки. 1992. - №5-6. - С. 10-18.

210. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, Школа «Языки русской культуры», 1995. - 408 с.

211. Михайлова А. О художественной условности. М.: Мысль, 1970. - 300с.

212. Михеева А. Народные театры в Западной Европе. М.: Искусство, 1973. - 152с.

213. Молодцова М. Комедия дель арте (История и современная судьба). JL: ЛГИТМИК, 1990. -218с.

214. Нарский И.С. Западноевропейская философия XIX века. М.: Высшая школа, 1976. - - 574с.

215. Ницше Ф. Сочинения в 2 т. М.: Мысль, 1990.

216. Образцова А.Г. Синтез искусств и английская сцена на рубеже Х1Х-ХХ веков. М.: Наука, 1984. - 334 с.

217. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. М.: Искусство, 1976. - 183с.

218. Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М.: Аграф, 1997. - 384 с.

219. Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. М.: Политиздат, 1991. -366 с.

220. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М.: Дом интеллектуальной книги, Русское феноменологическое общество, 1997. -144с.

221. Толмачев В.М. Типология модернизма в Западной Европе и США: культурологический аспект // Современный роман: Опыт исследования. М.: Наука, 1990.-С.213 -231.

222. Тынянов Ю.Н. Поэтика. Литература. Кино. М.: Наука, 1977. - 572с.237

223. Успенский Б.А. Семиотика искусства. М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. - 360с.

224. Федоров Ф.П. Романтический художественный мир: пространство и время. Рига: Зинатне - 1988. - 456 с.

225. Хёйзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М.: Изд. Группа «Прогресс», «Прогресс-Академия», 1992. - 464 с.

226. Чернышева Т.А. Природа фантастики. Иркутск: Из-во Иркут. Ун-та, 1985.- 336 с.

227. Шиллер Ф. Письма об эстетическом воспитании человека //Шиллер Ф. Соб. соч. в 7 тт. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. - Т.6, С.251-358.

228. Шлаин М.И. Гротеск. К истории термина и сущности явления // Проблемы прогрессивной литературы Запада ХУ111-ХХ веков. Ученые записки № 270. Пермь: ПГУ, 1972. - С. 18 - 34.

229. Шоу Б. Автобиографические заметки. Статьи. Письма. М.: 1989. -420с.

230. Эйзенштейн С. Избранные произведения в 6-ти т. М.: Искусство, 1964.

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

Annotation

"Ряд опрометчивых, но искренних статей", как определял "Еретиков" Честертон в "Ортодоксии" (кстати этот самый знаменитый его трактат был написан в ответ на обвинение, что хоть Честертон и критикует разные философии в "Еретиках", но своей не дает). Собрание эссе Честертона о людях, которых он считал современными еретиками. Книга направленная против самых опасных идей современности. К слову "Еретики" первый из знаменитых честертоновских апологетических трактатов.

Перевод выполнен Н. Л. Трауберг (гл. III, IV, VI, XIV) и А.К. Сергеевой.

Исходный DjVu - http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3896026. "Вечный человек". ЭКСМО, Москва. МИДГАРД, СПб. 2004

ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕТКИ О ВАЖНОСТИ ОРТОДОКСИИ

О ДУХЕ ОТРИЦАНИЯ

О РЕДЬЯРДЕ КИПЛИНГ Е И О ТОМ, КАК СДЕЛАТЬ МИР МАЛЕНЬКИМ

БЕРНАРД ШОУ

ГЕРБЕРТ УЭЛЛС И ВЕЛИКАНЫ

ОМАР ХАЙЯМ И ЛОЗА ВИНОГРАДНАЯ

УМЕРЕННОСТЬ И ЖЕЛТАЯ ПРЕССА

НРАВ ДЖОРДЖА МУРА

О САНДАЛИЯХ И ПРОСТОТЕ

НАУКА И ДИКАРИ

О СОВРЕМЕННЫХ ПИСАТЕЛЯХ И ОБ ИНСТИТУТЕ СЕМЬИ

О КНИГАХ ПРО СВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ

ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕТКИ О ВАЖНОСТИ ОРТОДОКСИИ

Самый удивительный признак чудовищного и скрытого зла современного общества - это необычное и удивительное использование в наши дни слова «ортодокс». В прошлые времена еретик гордился тем, что он прав. Это все королевства мира, полиция и судьи были еретиками. А он был ортодоксом. Он не испытывал гордости, выступая против них; это они выступали против него. Армии с их беспощадной защитой, короли с холодными лицами, благопристойность государства, благоразумие закона, - все это были заблудшие овцы. Человек гордился своей ортодоксальностью, гордился своей правотой. Стоя в одиночестве посреди унылой пустыни, он был не просто человеком; он представлял Церковь. Он был центром вселенной; она вращалась вокруг него вместе со звездами. И никакие ужасы позабытых преисподних не могли заставить его признать себя еретиком. Нынешний человек, следуя современным веяниям, этим хвастает. Он говорит со скромным смешком: «Знаете, я такой еретик...» - и озирается, ожидая аплодисментов. Слово «ересь» больше не означает неправоту; практически оно стало синонимом здравомыслия и отваги. Слово «ортодоксия» больше не означает правоту; оно подразумевает заблуждения. И все это означает одно, и только одно. Людей мало волнует, правы они с философской точки зрения или нет. Иначе признанию в ереси должно предшествовать признание в помутнении рассудка. Представитель богемы в красном галстуке должен кичиться своей ортодоксальностью. Террорист, подкладывающий бомбу, должен ощущать себя, по меньшей мере, ортодоксом, кем бы он ни был на самом деле.

Конечно, глупо, если философы сжигают других философов на Смитфилдском рынке за то, что им не удается выработать общую теорию Вселенной. Это часто случалось в Средние века, во времена глубокого упадка, но нисколько не прояснило предмет спора. Есть лишь одна идея, которая бесконечно абсурднее и непрактичнее, чем сжигание человека за философию. Это привычка утверждать, что философия ничего не значит; привычка, которая стала универсальной в двадцатом столетии, во времена упадка великого периода революций. Общими теориями пренебрегают повсеместно; доктрина прав человека уступила доктрине падения человека. Атеизм для нас нынче слишком догматичен и теологичен. Революция - слишком упорядочена; свобода - слишком ограничена. Мы разучились обобщать. Бернард Шоу выразил это в прекрасном афоризме: «Золотое правило состоит в том, что золотых правил нет». Мы все больше погрязаем в обсуждении мелочей, деталей искусства, политики, литературы. Нас интересует мнение человека о трамвайных вагонах, его взгляды на Боттичелли, его высказывания о всяких пустяках. Ему позволено переворошить и исследовать миллионы мелочей, но он не должен найти тот странный объект, который зовется вселенной, иначе он придет к религии и растеряется. Нам важно все, за исключением целого.

Едва ли нужно приводить примеры всеобщего легкомысленного отношения к мировой философии. Едва ли нужно приводить примеры, дабы показать, что нас - как бы мы ни страдали от этого на практике - мало волнует, является человек пессимистом или оптимистом, картезианцем или гегельянцем, материалистом или идеалистом. Впрочем, один случайный пример я все же приведу. На любом невинном чаепитии нет–нет да и доведется услышать, как кто-нибудь скажет: «Жить на свете не стоит». Мы воспринимаем это так же, как замечание о хорошей погоде; и никто не задумывается, что это может иметь серьезные последствия для человечества и всего мира. Если бы это высказывание было принято всерьез, мир стал бы на голову. Убийцам следовало бы раздавать медали за спасение людей из когтей жизни, а пожарных обвинять в препятствовании смерти; яды рассматривались бы как лекарства, врачей вызывали бы лишь к тем, кто здоров; а Королевское гуманитарное общество пришлось бы уничтожить как банду убийц. Но мы и мысли не допускаем, что этот болтун–пессимист укрепит общество или ввергнет его в хаос; ибо мы убеждены, что подобные теории бессмысленны.

Те, кто нес нам свободу, разумеется, об этом не думали. Когда либералы снимали запреты со всех ересей, они полагали, что таким образом можно открыть новое и в религии, и в философии. Им виделось, что вселенская истина настолько важна, что каждый обязан засвидетельствовать ее индивидуально. Современная идея состоит в том, что истина вообще не важна, и потому можно болтать что угодно. Раньше освободителями считались люди, отпускавшие благородного подлеца; теперь ими считаются люди, выбрасывающие обратно в море рыбу, которую нельзя съесть. Никогда еще не размышляли о природе человека так мало, как сейчас, когда - впервые - об этом может спорить каждый. Старые заветы гласили, что обсуждать религию позволено лишь ортодоксу. Нынешняя либеральность означает, что ее не позволено обсуждать никому. Хороший вкус - последнее и самое ужасное из человеческих суеверий - Молчаливо расцвел там, где все прочее потерпело неудачу. Шестьдесят лет назад признание в атеизме считалось дурным тоном. Затем появились брэдлафиты , последние религиозные люди, последние люди, которые думали о Боге; но даже они не смогли ничего изменить. Атеизм по–прежнему считается дурным тоном. Но агония секты привела к тому, что теперь равно дурным тоном считается вероисповедание христианства. Эмансипация заперла святого в одну башню молчания с ересиархом. Так что мы говорим о лорде Англси, о погоде и называем это полной свободой от всех вероучений.

Тем не менее есть люди - и я один из них, - которые считают, что даже с практической точки зрения самым важным для человека является его видение Вселенной. Мы полагаем, что домовладелице, которая принимает жильца, важно знать о его доходах, но еще важнее знать о его мировоззрении. Мы полагаем, что генералу перед схваткой с врагом важно знать, каковы силы противника, но еще важнее знать, каковы его убеждения. Мы полагаем, что вопрос не в том, как теория мироздания влияет на деяния людей, а в том, влияет ли на них в целом что-нибудь еще. В пятнадцатом веке человека, который проповедовал безнравственность, допрашивали и пытали; в девятнадцатом веке Оскара Уайльда, который проповедовал нечто подобное, чествовали и восхваляли, а затем разбили ему сердце и приговорили к каторжным работам, поскольку он довел дело до конца. Можно спорить о том, какой из двух методов более жесток, но незачем спорить, какой из них более смешон. Эпоха инквизиции, по крайней мере, не опозорила себя созданием общества, которое творит себе кумира именно из того проповедника, которого затем сажает в тюрьму за осуществление его идей на практике.

В наше время философия и религия - то есть теории о принципах мироздания - оказались практически одновременно изгнаны из тех сфер, которыми они владели раньше. Высокие идеалы преобладали в литературе. Их вытеснил клич «искусство ради искусства». Высокие идеалы господствовали в политике. Их вытеснил призыв к «эффективности», что можно приблизительно перевести как «политика ради политики». Последние двадцать лет идеалы порядка и свободы упорно изгонялись из наших книг; здравомыслие и красноречие изгонялись из нашего парламента. Литература целенаправленно становилась аполитичной; политика целенаправленно становилась косноязычной. Общие теории о связи вещей исчезли полностью; и мы должны спросить себя: «Что мы от этого приобрели и что потеряли? Стали литература и политика лучше, избавившись от моралиста и философа?»

Когда общество начинает слабеть и теряет инициативу, тут-то и начинаются разговоры об «эффективности». То есть именно когда тело превращается в развалину, человек впервые заговаривает о здоровье. Сильный организм интересуют не процессы, а цели. Нет лучшего доказательства физического здоровья человека, чем веселый разговор о путешествии на край света. И нет лучшего доказательства душевного здоровья нации, чем постоянные разговоры о походах на край света, о Страшном суде и о Новом Иерусалиме. Нет лучшего признака грубого материального здоровья, чем стремление достичь высоких и недостижимых идеалов; точно так в раннем детстве мы мечтаем попасть на Луну. Ни один из героев великих эпох не понял бы, что значит борьба за эффективность. Хильдебранд сказал бы, что он боролся не за эффективность, а за католическую церковь. Дантон сказал бы, что боролся за свободу, равенст...

«Шар и крест» - это одновременно эксцентричная робинзонада, фантастический сатирический роман, роман-диспут, роман-фельетон, антиутопия. В произведении Честертона люди, возвышающиеся над земным, находятся под контролем полиции, которая уполномочена давать «справки о нормальности». Любопытно, что роль главного сопротивленца антихристу английский писатель отвел афонскому православному монаху.

Гилберт Кит Честертон и его роман «Шар и крест»

Имеет ли право христианин на улыбку? Или ортодокс обречен на вечную серьезность и скорбность? За ответом на этот вопрос можно обратиться в мир английского писателя Гилберта Честертона.

Честертон - католик. И это похвально.

А вот если сказать, что Чаадаев - католик, то это (в моей системе ценностей) будет звучать уже огорчительно. И никакие это не двойные стандарты. Просто нога, поставленная на одну и ту же ступеньку, в одном случае возносит главу, опирающуюся на эту ногу, вверх, а в другом случае - она же и на той же ступеньке - опускает ее вниз.

Честертон родился в 1874 году в протестантской стране (Англии) и протестантом (англиканином). Католичество - его взрослый (в сорок восемь лет), сознательный и протестный выбор. Это шаг в поисках традиции.

Современность твердит: мол, раз уж выпало тебе родиться в моем феоде, то ты, человек, есть моя собственность, а потому изволь смотреть на мир так, как я, Сиятельная Современность, смотреть изволю…

Но ортодоксия, взыскуемая Честертоном, - это компенсация случайности рождения: «Традиция расширяет права; она дает право голоса самому угнетенному классу - нашим предкам. Традиция не сдается заносчивой олигархии, которой выпало жить сейчас. Все демократы верят, что человек не может быть ущемлен в своих правах только из-за такой случайности, как его рождение; традиция не позволяет ущемлять права человека из-за такой случайности, как смерть. Демократ требует не пренебрегать советом слуги. Традиция заставляет прислушаться к совету отца. Я не могу разделить демократию и традицию, мне ясно, что идея - одна. Позовем мертвых на наш совет. Древние греки голосовали камнями - они будут голосовать надгробиями. Все будет вполне законно; ведь могильные камни, как и бюллетени, помечены крестом».

Да, я не могу не жить в своем, XXI веке. Но жить я могу не тем, что этот век создал или разрушил, а тем, что было открыто прошлым векам. Солидарность с традицией дает освобождение от тоталитарных претензий современности, норовящей заменить твои глаза своими линзами.

Так что для автора «Шара и креста» переход в традиционное католичество (не забудем, что Честертон жил в эпоху, когда Католическая Церковь еще и слыхом не слыхивала, что такое «аджорнаменто») - это гребок против течения. Это шаг от более нового (антиклерикализма и протестантства) к более старому. Шаг в сторону ортодоксии. А если русский человек принимает католичество, то это шаг от Православия. Ступенька та же. Но Православие теперь не перед твоими глазами, а за твоей спиной.

Выбор бунтаря, подростка (и цивилизации, воспевающей юношеские моды) в том, чтобы убежать из дома, перевернуть землю. Выбор Честертона - остаться в доме. Даже в таком доме, в котором есть протечки.

Легко уйти в протестанты, создать свою конфессию и объявить, что настоящих христиан в веках, пролегших между Христом и тобой, не было. Легко поддакивать антицерковным критикам: ай-ай, крестовые походы, ой-ой, преследования еретиков, ах-ах, какие же все это были плохие христиане (и про себя: не то что я).

Труднее - честно войти в традицию. И сказать: история Церкви - это моя история. Ее святость - моя святость. Но и ее исторические грехи - мои грехи, а не «их». Встать на сторону той Церкви, даже дальние подступы к которой перекрыты шлагбаумами «инквизиция» и «крестовые походы», - это поступок. Поступок тем более трудный, что в ту пору сама эта Церковь еще не пробовала приподнять эти шлагбаумы своими нарочитыми покаянными декларациями.

У Честертона замечательное чувство вкуса: несмотря на его принадлежность к католической традиции, в его творчестве не отражаются специфически католические догматы. Насколько мне известно, ни одной строчки не написано им в пользу папской непогрешимости. У меня нет оснований сказать, будто Честертон не верил в этот новый ватиканский догмат. Но, будучи апологетом здравого смысла, он понимал, что в данный тезис можно верить, только совершив жертвоприношение разумом. Нет, такая жертва бывает необходима: здравый смысл подсказывает, что иногда самое здравое решение - это именно жертва им самим: ибо весьма не здраво считать, что весь мир устроен в полном согласии с моими представлениями о нем. Но к такой жертве Честертон призывает редко. И только ради Евангелия, а не ради Ватикана.

А однажды Честертон даже критически отозвался о том суждении, которое имело место в католической традиции. Есть у него эссе с названием: «Хорошие сюжеты, испорченные великими писателями». А в этом эссе есть такие слова: «Библейская мысль - все скорби и грехи породила буйная гордыня, неспособная радоваться, если ей не дано право власти, - гораздо глубже и точнее, чем предположение Мильтона, что благородный человек попал в беду из рыцарственной преданности даме» («Писатель в газете». - М., 1984. С. 283).

У Милтона и в самом деле Адам изливает свои чувства уже согрешившей Еве: «Да, я решил с тобою умереть! Как без тебя мне жить? Как позабыть беседы наши нежные, любовь, что сладко так соединила нас?» И - по предположению поэта - «Не вняв рассудку, не колеблясь, он вкусил. Не будучи обманутым, он знал, что делает, но преступил запрет, очарованьем женским покорен» (Потерянный Рай. Кн. 9).

Но это не авторская додумка Милтона. Более чем за тысячу лет до него такова же была гипотеза блаженного Августина, полагавшего, что Адам покорился ради супружеской верности (а не потому, что сам прельстился). «Последовал супруг супруге не потому, что введенный в обман поверил ей, как бы говорящей истину, а потому, что покорился ей ради супружеской связи. Апостол сказал: И Адам не прельстися: жена же прельстившися (1 Тим 2, 14). Это значит, что она приняла за истину то, что говорил ей змей, а он не захотел отделиться от единственного сообщества с нею, даже и в грехе. От этого он не сделался менее виновным, напротив, он согрешил сознательно и рассудительно. Поэтому апостол не говорит “не согрешил”, а говорит “не прельстися”… Адам пришел к мысли, что он совершит извинительное нарушение заповеди, если не оставит подруги своей жизни и в сообществе греха» (О Граде Божием. 14, 11; 14, 13).

Объяснение красивое. Но все же оставшееся только маргиналией (заметочкой на полях) христианской традиции. Честертон через обаяние Милтона и Августина смог переступить к тому толкованию грехопадения, которое ближе к опыту восточных отцов.

Вообще же ортодоксия Честертона - это не катехизис, не защита какого-то догматического текста (свою «Ортодоксию» Честертон пишет за тринадцать лет до своего обращения в католичество). Это защита системы ценностей, иерархии ценностей.

Ценности без иерархии - это вкусовщина (то есть опять зависимость от случайных влияний современности на себя самого). Но даже добрые вещи должны быть упорядочены. По-разному должны светить солнце и луна. Иначе человек потеряет ориентацию, закружится и упадет. Честертона печалит, что «мир полон добродетелей, сошедших с ума». Вещи сами по себе добрые, но не главные ослепляют собою и затмевают все остальное. Лекарство, годное для лечения одной болезни, рекомендуется при совершенно других обстоятельствах…

Честертон перехватывает оружие церковных врагов. Вы логичны - и я буду постоянно призывать вас к логике. Вы ироничны - и я буду ироничен. Вы за человека - и я за него. Только Христос за человека умер, а вы за свой показной гуманизм получаете гонорары…

Чему учит Честертон? Не торопиться с «да» и «нет». Не бояться остаться в меньшинстве и не бояться быть с большинством. Дух «гетеродоксии» ведь искушает по-разному. То он шепчет: «Ортодоксы в меньшинстве, и потому зачем же тебе быть с ними, зачем выделяться!» А то вдруг подойдет к другому уху с шепотком: «Ну как ты, такой умный и оригинальный, можешь идти в толпе с большинством? Попробуй нетрадиционный путь!»

Поскольку Честертон говорит о традиции и от имени традиции, его мысли не оригинальны (у оппонентов традиции они тоже не оригинальны, но вдобавок и пошлы).

Феномен Честертона не в том, что , а в том, как он говорит. Он - реставратор, который берет затертый, мутный пятак и очищает его так, что тот снова становится ярким. Казалось бы, избитое за девятнадцать веков донельзя христианство он умудряется представить как самую свежую и неожиданную сенсацию.

Еще Честертон умеет опускать себя на землю. В любой полемике он не позволяет себе взлететь над оппонентом или над читателем и начать сверху поливать его елеем наставлений и вещаний.

Может быть, это потому, что свою веру он нашел на земле. Он не искал знамений на небесах. Он просто внимательно смотрел под ноги. Он любил свою землю, свою Англию - и заметил, что ее красота прорастает через ее землю веками - но из зернышка, занесенного с Палестины: «…я пытался минут на десять опередить правду. И я увидел, что отстал от нее на восемнадцать веков». Оттого Честертон не ощущает себя пророком, посланником Небес. Он просто говорит, что Евангелие так давно уже бродит в мире, что если смотреть внимательным взором в любом направлении - то здесь, на земле, ты заметишь плод этого евангельского брожения. Еще он говорит, что если Евангелие помогало людям жить и очеловечиваться в былые века, то с какой стати его вдруг стали считать антигуманным сегодня?

В этом - необычность Честертона. Он нашел то, что у большинства перед глазами. Как личную победу, нежданно-негаданно подаренную именно ему, он воспринимал то, что для людей былых столетий было само собой разумеющимся. Землю не ценишь, пока она не уходит у тебя из-под ног.

Честертон - неожиданный тип мужчины, ценящего домашний уют. Заядлый полемист (который, по его собственным словам, «никогда в жизни не отказывал себе в удовольствии поспорить с теософом») - и любитель домашнего очага, апологет домоседства. Когда тебя хотят выгнать из дома на митингующую улицу, то домоседство оказывается свободным выбором в защиту свободы.

Домоседство - это очень ценное и жизненно важное умение в наше время и в нашей церковной среде. Когда листовки и сплетни подкладывают под все церковно-бытовые устои апокалиптическую взрывчатку и критерием православности объявляют готовность немедля сорваться с места и, сыпля анафемами, убежать в леса от «переписи», «паспортов», «экуменизма», «модернизма», «теплохладности» и т.п., то очень полезно всмотреться в то, как же можно верить без надрыва. Верить всерьез, верить всей своей жизнью, но без истерики, без прелестного воодушевления. Как можно вести полемику - и при этом не кипеть. Как можно говорить о боли - и при этом позволить себе улыбку.

Честертон однажды сказал, что хорошего человека узнать легко: у него печаль в сердце и улыбка на лице.

Русский современник Честертона считал так же: «В грозы, в бури, в житейскую стынь, при тяжелых утратах и когда тебе грустно, казаться улыбчивым и простым - самое высшее в мире искусство». Это Сергей Есенин.

При всей своей полемичности Честертон воспринимает мир христианства как дом, а не как осажденную крепость. В нем надо просто жить, а не отбивать приступы. А раз это жилой дом, то в нем может быть то, что не имеет отношения к военному делу. Например - детская колыбелька. И рядом с ней - томик сказок.

В буре нынешних дискуссий вокруг «Гарри Поттера» мне было весьма утешительно найти несколько эссе Честертона в защиту сказки. «И все же, как это ни странно, многие уверены, что сказочных чудес не бывает. Но тот, о ком я говорю, не признавал сказок в другом, еще более странном и противоестественном смысле. Он был убежден, что сказки не нужно рассказывать детям. Такой взгляд (подобно вере в рабство или в право на колонии) относится к тем неверным мнениям, которые граничат с обыкновенной подлостью.

Есть вещи, отказывать в которых страшно. Даже если это делается, как теперь говорят, сознательно, само действие не только ожесточает, но и разлагает душу. Так отказывают детям в сказках… Серьезная женщина написала мне, что детям нельзя давать сказки, потому что жестоко пугать детей. Точно так же можно сказать, что барышням вредны чувствительные повести, потому что барышни над ними плачут. Видимо, мы совсем забыли, что такое ребенок. Если вы отнимете у ребенка гномов и людоедов, он создаст их сам. Он выдумает в темноте больше ужасов, чем Сведенборг; он сотворит огромных черных чудищ и даст им страшные имена, которых не услышишь и в бреду безумца. Дети вообще любят ужасы и упиваются ими, даже если их не любят. Понять, когда именно им и впрямь становится плохо, так же трудно, как понять, когда становится плохо нам, если мы по своей воле вошли в застенок высокой трагедии. Страх - не от сказок. Страх - из самой души.

Сказки не повинны в детских страхах; не они внушили ребенку мысль о зле или уродст ве - эта мысль живет в нем, ибо зло и уродство есть на свете. Сказка учит ребенка лишь тому, что чудище можно победить. Дракона мы знаем с рождения.

Сказка дает нам святого Георгия… Возьмите самую страшную сказку братьев Гримм - о молодце, который не ведал страха, и вы поймете, что я хочу сказать. Там есть жуткие вещи. Особенно запо мнилось мне, как из камина выпали ноги и пошли по полу, а потом уж к ним присоединились тело и голова. Что ж, это так; но суть сказки и суть читательских чувств не в этом - они в том, что герой не испугался. Самое дикое из всех чудес - его бесстрашие. И много раз в юности, страдая от какого-нибудь нынешнего ужаса, я просил у Бога Его отваги» (Эссе «Драконова бабушка» и «Радостный Ангел»).

Может быть, современным молодым людям будет легче понять Честертона, если они посмотрят фильм «Последний самурай». Это фильм о том, какая красота в сопротивлении новому. О том, какое мужество нужно для того, чтобы защищать «сад, посаженный моими предками». Когда я смотрел этот фильм, то при словах самурая о том, что он черпает радость от прикосновения к саду, который девятьсот лет назад был посажен его семьей, ком подступил к моему горлу. У меня нет такого сада. Я не знаю, где могилы моих прадедушек. В квартире, где прошло мое детство, живут сейчас совсем чужие люди... Но у меня есть православные храмы.

И я рад и горд, что сейчас удостоен чести пройти по тем плитам, по которым ходили поколения моих предков, подойти к той же иконе и, главное, вознести те же молитвы и на том же языке, что и Ярослав Мудрый, и Сергий Радонежский.

Мы храним ту веру, которую во всех подробностях разделяла вся Европа в течение первого тысячелетия христианской истории. Мы храним ту систему ценностей, которая дышала в классической европейской культуре, в романах Гюго и Диккенса, в музыке Баха и Бетховена. Наш раскол с Европой проходит не столько в пространстве, сколько во времени. Мы сроднены с той Европой, от которой отреклась культура постмодернизма.

Но не вся Европа отреклась от своих христианских корней. Есть в ней культурное меньшинство, христианское и думающее меньшинство. Вот его-то надо уметь замечать и ценить. В ночной битве легко перепутать друзей и врагов. Чтобы этого не было, не надо думать, будто все, рожденное на Западе и с Запада приходящее к нам, заведомо враждебно и плохо. Надо находить союзников. Надо ценить те произведения современной западной культуры, которые плывут против течения голливудчины. Когда-то Хомяков мечтал: «Мы же возбудим течение встречное - против течения!» Путь Честертона именно таков.

Более полувека как успокоилось перо Честертона. Но лишь одна черта его публицистики кажется устаревшей. Он разделял милый предрассудок писателей XIX века, веривших в разумность своих читателей и оппонентов: если мой читатель вменяем и честен - он же не может не согласиться с силой моей логики и ясностью моего языка!

Мы же сегодня слишком часто видим публицистов и политиков, которые не считают нужным быть честными или логичными. Ненависть к христианству во времена Честертона носила рационалистическую личину. Сейчас она гораздо чаще бывает неприкрыто иррациональна - цинична или «одержима».

В обоих случаях аргументы не помогают. От корыстной циничности антицерковников в былые века лечила христианская государственная длань (ибо ставила кощунников в такие финансово-житейские условия, что тем было невыгодно изгаляться). А от одержимости Церковь во все века знала одно некнижное лекарство: молитву. В отличие от первого рецепта, этот применим и сегодня.

Но есть еще и просто люди. Обычные люди, не купленные и не одержимые. Просто им что-то непонятно в ортодоксии. С ними можно говорить на языке людей.

С другой стороны, в то время как в разных странах Европы набирали мощь массовые идеологии, Честертон смог осознать, что даже самые антихристианские философско-идеологические системы до конца все же не враждебны христианству. В них есть черта, близкая церковной традиции: вера в силу и значение слова, требование сознательного строительства своей жизни. В романе «Шар и крест» последний удар по христианству наносит отнюдь не ересь, а безмыслие и равнодушие. Попса. «Фабрика звезд». Воинствующий атеист - и тот оказывается союзником Христа и врагом антихриста, потому что настаивает на том, что выбор веры важнее выбора марки йогурта.

В мире «маленьких людей», «последних людей» (аналогичный эсхатологический кошмар посещал Ницше и Достоевского) тот, кто ищет и верит в неочевидное, кажется ненормальным. В романе Честертона такие люди находятся под демократическим контролем большинства, то есть под контролем полиции, которая уполномочена раздавать «справки о нормальности». Так что при всем своем подчеркнутом здравомыслии Честертон понимал, что христианин должен уметь быть и резонером, и юродивым.

Для русского же читателя особенно радостно будет узнать, что роль главного сопротивленца антихристу Честертон отвел афонскому православному монаху.

Диакон Андрей Кураев

Честертон еретики анализ. Вступительные заметки о важности ортодоксии

1.

2.

3.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Художественный мир романов Г. К. Честертона»

Похожие диссертационные работы по специальности «Литература народов Европы, Америки и Австралии», 10.01.05 шифр ВАК

Идейно-философская основа и культурно-художественные контексты ранних романов Ивлина Во 2006 год, кандидат филологических наук Бердникова, Ирина Владимировна

Национальная концептосфера в детективном романе А. Кристи, Ч.П. Сноу, Д. Френсиса 2006 год, кандидат филологических наук Белозёрова, Ирина Владимировна

Художественная условность в русском романе 1970-х - 1980-х годов 2007 год, кандидат филологических наук Грушевская, Вероника Юлдашевна

Полиструктурность художественной формы романа М.Брэдбери "Профессор Криминале" 2005 год, кандидат филологических наук Сысоева, Юлия Николаевна

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Васильева, Екатерина Владимировна, 2000 год

Другие статьи:

Честертон еретики анализ. Вступительные заметки о важности ортодоксии

1.

2.

3.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Художественный мир романов Г. К. Честертона»

Похожие диссертационные работы по специальности «Литература народов Европы, Америки и Австралии», 10.01.05 шифр ВАК

Идейно-философская основа и культурно-художественные контексты ранних романов Ивлина Во 2006 год, кандидат филологических наук Бердникова, Ирина Владимировна

Национальная концептосфера в детективном романе А. Кристи, Ч.П. Сноу, Д. Френсиса 2006 год, кандидат филологических наук Белозёрова, Ирина Владимировна

Художественная условность в русском романе 1970-х - 1980-х годов 2007 год, кандидат филологических наук Грушевская, Вероника Юлдашевна

Полиструктурность художественной формы романа М.Брэдбери "Профессор Криминале" 2005 год, кандидат филологических наук Сысоева, Юлия Николаевна

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Васильева, Екатерина Владимировна, 2000 год

Еще на эту тему:

Другие статьи: