Ектения об усопших. Сугубая ектения: что это такое
Александр Торик
Пастырям добрым,
души свои полагающим за «овцы»,
с любовью посвящается
ГЛАВА 1. ВСТРЕЧА
Из размышлений – взять ли понравившиеся дорогие немецкие туфли или ограничиться, тоже неплохими, но подешевле – итальянскими, меня вывел, показавшийся знакомым, вежливый голос – «простите Христа ради, а ботиночков «прощай молодость» сорок шестого размера у вас нету?»
Обернувшись я увидел слоноподобного, не попа даже, а целого «попищу» в длинной черной одежде, перехваченной широким, особенным каким-то, потёртым кожаным поясом, поверх которой была надета не сходящаяся на необъятном пузе и потому расстёгнутая застиранная джинсовая куртка.
Бархатная островерхая, бывшая когда-то чёрной, затёртая шапочка венчала заросшую полуседыми кудрями крупную голову. Лицо, обрамлённое редкой, почти совсем седой бородой, было одутловатым, с набухшими мешками под улыбающимися, на удивление умными глазами. И эти глаза с нескрываемым интересом, притом абсолютно беззастенчиво разглядывали моё сорокапятилетнее, потрёпанное житейскими бурями, но вполне ещё мужественное чисто выбритое лицо.
– И ты, Алёша, не помолодел, как вижу. Не узнаёшь?
– Господи помилуй! Андрюха? Ты?
– Не Андрюха, а батюшка отец Флавиан! – возмущённо сверкнула глазами, неизвестно откуда вынырнувшая маленькая шустрая старушка тоже в чёрном, монашеском, наверное, одеянии. Взгляд её был недоверчив и строг.
– Он самый, бывший Андрюха, теперь вот, видишь, иеромонах и настоятель сельского прихода в Т-ской области, четыреста вёрст от первопрестольной.
Поражённый, я вглядывался в загорелое одутловатое лицо, постепенно угадывая в нём всё больше знакомых черт, позволявших опознать в их владельце стройного красавца Андрюху, туриста-гитариста, кумира всех факультетских девчонок и любимца большинства преподавателей, ценивших в нём, столь редкие у студентов, аккуратность и обязательность а также быстрый живой ум. Какую карьеру тогда пророчили ему многие, какие престижные невесты мечтали «окольцевать» его! И чтоже – расплывшийся потрёпанный сельский поп, ищущий «прощай молодость» через двадцать лет после получения «красного» диплома с отличием!
– Господи помилуй! – повторил я столь неожиданное для меня словосочетание.
– Да помилует, раз просишь, помилует, не сомневайся – рассмеялся Андрюха-Флавиан – сам-то ты как?
– Да как, как все, нормально, то есть прилично, ну, в общем, всяко конечно бывает, а так… да паршиво как-то, если честно. То есть, работа есть, не по образованию, конечно, в коммерции, но зато при деньгах, нет, не крутых, не подумай, но пару недель в году в Испании отдыхаю, квартирку-двушку в Крылатском купил, а с женой уж третий год как разбежались, хорошо что детей не было, нет, то есть не то хорошо что у нас их не было, а то, что при разводе никто не пострадал.
– Со второго, на первом я за Женькой бегал, она сейчас многодетная мать, кстати, в церковь ходит, её там Ирина ещё за год до развода два раза встречала.
– А сама Иринка-то, что в храме делала?
– Да кто её знает, мы в то время уже и жили, – каждый сам по себе – она дисертацию писала, я на джип зарабатывал.
– И как, заработал?
– Заработал… через три недели угнали, до сих пор ищут. Сейчас на «Ниве» езжу, так спокойней.
– Ну, брат Алексей, любит тебя Господь – вновь засмеялся Флавиан-Андрюха – не даёт до конца погибнуть, лишнее забирает!
– Лишнее не лишнее, а тридцать «штук зелёных» – ку-ку.
– Каких детдомовцев? – не понял я.
– Да наших подшефных, из Т-ского детдома, туда мои прихожанки помогать ходят. Своего персонала там почти нет, зарплата – копейки, да и выдают «через пень-колода», никто туда работать не идёт. Все норовят правдами и неправдами устроиться на новый пивзавод к «хозяину», там хоть и порядки как в концлагере, зато платят неплохо и без задержек. Зато нам – православным поле деятельности обширнейшее: деток надо и помыть и покормить и приласкать и книжку почитать и помочь уроки сделать. Да наши ещё и вещи для них собирают, книжки там, игрушки, деньги, если кто пожертвует или продукты. Директор на наших «тёток» прямо молится. А потому и разрешает с детьми Закон Божий учить, батюшку, то есть меня, к ним приглашать, водить детей в храм на службу и к Причастию. Ко мне в храм ехать не ближний свет, да и дороги – «фронтовые», так что причащать их в городскую церковь водят, к отцу Василию. А он жалостливый, после службы детей всегда чаем поит с печеньками там, конфетками. Они его сильно любят за доброту. А детей Сам Господь любит, того кто им благотворит Он Своей милостью не оставит.
– Не знаю. Кого, может, и не оставит. А мне вот не дал твой Господь детей, а твоим детдомовцам родителей, ну и где ж тут Его милость?
– Лёш, а если честно, ты сам-то детей хотел иметь?
– Если честно – сперва не хотел, сам понимаешь – денег нет, квартиры нет, Ирка – аспирант, я – «молодой специалист». Да потом и в поход хотелось, и на «юга», и по театрам, ну, какие уж тут дети! Ирка, после четвёртого аборта, когда в пятый раз «залетела», решилась было рожать, да тут тёща наконец-то свои шесть соток получила, восемь лет ждала, участок нам подарила – надо было что-нибудь построить, ну мы опять решили подождать с детьми. А после, уж видно, твой Бог не давал. Да и разбежались вскоре.
– Что уж на Бога клеветать, Лексей, Он вам пять раз детей давал, вы же сами их всех поубивали. А потом перестал и предлагать, потому может, чтоб вашими детьми наш детдом не пополнять.
– Ты уж скажешь, Андрей – поубивали, прямо мы с Иркой монстры какие-то. Да сейчас все аборты делают – не в каменном же веке живём!
– Не все. Та же Женька – многодетная, причём рожать начала сразу после института, тоже ведь со своим Генкой «молодыми специалистами» были, хлебнули бедности, конечно, зато сейчас четыре дочки – красавицы, да наледник – боец восьмилетний, родители не нарадуются. И кстати, ни одного аборта Женя не делала, я знаю. А ты говоришь – каменный век! Да в древности-то люди как раз каждого ребёнка ценили, за Божий дар почитали. Бездетность как Божие проклятие воспринимали. Это сейчас – «безопасный секс», «планирование семьи» и прочая требуха словесная, а за ней, как за фиговым листком, лишь желание грешить безнаказанно.
– Всё вам попам – грех, куда ни плюнь, чтож теперь не жить что ли?
– Да нет, живи, пожалуйста, живи и радуйся, только себя да других не калечь. Этому, собственно, Церковь и учит.
– Интересно с тобой говорить, Андрюша, на всё у тебя ответ есть.
– Не Андрюша, а отец Флавиан! – вновь возмущённо вспыхнула старушка-монашка.
– Мать, не шуми, – успокоил её Андрей-Флавиан, – пусть зовёт как ему привычней. Алёш! Ты на неё не обижайся. Она «ворчунья» страшная, но всё по любви, от полноты сердца.
– Да нет, я не обижаюсь. Прости, не привыкну ещё – ряса, приход, детдом, отец Флавиан. Как из другого мира.
– Да, собственно из другого и есть, ну об этом потом, если Бог даст. Алёш, извини, мне ехать пора, я на своём «козле» до дому и так лишь ночью доеду, а мне ещё в два места заскочить. Вот тебе «из этого мира» – визитка моя, тут адрес, телефон, к сожа-лению только мобильный – место у нас глухое – не телефонизировано. Ты может в гости когда надумаешь, у нас рыбалка – я помню ты любил – знатная. Баньку деревенскую тебе организую, мне нельзя теперь – сердце. Ну и мало ли, может жизнь так прижмёт, что потянет кому душу излить, так это моя профессия – души-то. В общем, будь здоров, думаю – увидимся.
– Счастливо Анд… отец Флавиан! Ой, подожди! Возьми вот для детдомовцев твоих сотку «баксиков», купи им чего-нибудь за моё здоровье.
– Спаси тя Господь, Алёша! Будем за тебя молиться с детьми.
– Да ладно! Счастливо!
И, глядя как мой бывший однокурсник уносил свои, прикрытые потрёпанной рясой, многие килограммы, опираясь на палочку и слегка прихрамывая, сопровождаемый, что-то ему взволнованно говорящей, чёрной старушонкой, я в третий раз за час произнёс новые для меня слова:
– Гоподи помилуй! Ну, дела!
Туфли я взял итальянские.
* * *
Андрей-Флавиан оказался пророком. Жизнь прижала гораздо раньше чем я мог предполагать. И прижала так, что я чуть не взвыл.
Во первых: вся моя, весьма прилично оплачиваемая, работа оказалась под вопросом. На руководство «наехали» ревизоры, аудиторы, все виды проверок, счета нашей фирмы арестовали – началась какая-то большая закулисная игра вокруг больших денег. Всему нашему отделу было предложено уйти в неоплачиваемй отпуск. Ориентировочно – на месяц. Но большинство моих коллег мигом отправило свои «резюме» в Интернет. Некоторые начали искать новую работу по знакомым.
Я же, будучи измотан внеплановыми командировками и плановым ухаживанием между ними за оператором счётного отдела Леночкой, за последний месяц умотался вконец, и ещё до начала событий хотел просить неделю «за свой счёт». Поэтому, плюнув на неопределённость своего положения, положившись на некоторые сбережения, могущие в самом худшем случае продержать меня на плаву какое-то время, я решил не суетиться с работами и сколько-нибудь отдохнуть.
Во вторых: мои трёхмесячные «интелегентные» ухаживания за Леночкой потерпели сокрушительный крах. Леночка променяла меня на… даже не буду говорить кого, уж очень обидно.
В третьих: какая-то шпана ограбила мою новенькую «Ниву». Вытащили магнитолу, вырвали «с мясом» дорогие немецкие динамики, забрали хороший набор ключей (тоже немецкий), и непонятно зачем порезали сиденья и подпалили дверцу бардачка. Ущерб не смертельный, но… уж очень как-то гадко от всего этого.
В четвёртых: позвонила бывшая жена Ирина и сквозь слёзы сообщила, что у неё нашли какую-то быстро увеличивающуюся миому, нужна срочная платная операция, стоит она больших денег, и не могу ли я эти деньги ей одолжить. Причём без гарантий возврата, так как: «если я умру, то некому тебе будет отдать твои деньги…»
Деньги я дал. В моих сбережениях «на чёрный день» пробита огромная брешь.
В пятых: обострилась непонятная тоска на душе, от которой иногда, даже при всём внешнем благополучии, вдруг хочется залезть в петлю, или, по крайней мере, напиться до потери сознания. Пить много я не могу – организм противится и бунтует. В петлю не хочу – страшно. Тупик.
Всё это произошло в течение двух недель после моей встречи с Андреем-Флавианом, которая, за обвалом вышеупомянутых событий как-то поблекла, стушевалась и отошла в область почти забытого.
На его визитку я наткнулся случайно, когда уронил портмоне, покупая сигареты. Уставившись на неё невидящим взглядом я долго соображал: что это и как оно ко мне попало. Воспоминание пришло вместе с ощущением какой-то неясной надежды, непонятно на что, но, на что-то давно ожидаемое и хорошее.
Решение пришло сразу – на всё плюнуть, в багажник удочки и банное обмундирование, купить карту Т-ской области, и… словом, далее понятно.
Дождавшись вечера звоню:
– Андрей, ты? Алексей. Твоё приглашение в силе? Завтра, рано утром, хочу выехать!
– Ты на своей машине? Тогда за Н-ском на четвёртом перекрёстке поверни налево. Сэкономишь сорок километров плохой дороги. В селе подъезжай к храму. Жду.
На следующий день, солнечное июньское утро застало меня пересекающим Московскую Кольцевую Автомобильную Дорогу. Пришпоривая отзывчивую на педаль газа машину (турецкие чехлы скрыли отвратительные резаные раны сидений, корейская магнитола с китайскими динамиками гремела «Аэросмитом», в багажнике позвякивали, китайские же, ключи) я почему-то ощущал необъяснимую лёгкость, словно что-то липкое и тяжёлое отпустило меня а впереди ждала какая-то радость. Решив не мучить голову самоанализами, я отключил мыслительные способности и только подпевал Стиву Тайлеру: «crazy, crazy…»
К двум часам дня я уже промахнул две трети дороги и подъезжал к Н-ску.
ГЛАВА 2. КАТЮША
Н-ск произвёл на меня просто целительное впечатление. Словно неожиданно в кладовке находишь своего, любимого в детстве, старого плюшевого Мишку – удивление и радость и наплыв трогательных воспоминаний.
Этот древнерусский городок с его одно-двухэтажными улочками, многими, чудом избежавшими большевистского динамита, древними церковками, доброжелательными жителями, чьи лица совершенно лишены каиновой печати московской «крутости» и жесткосердной обречённости, был трогателен и уютен. Мне, родившемуся и большую часть жизни проведшему в Сокольниках, он показался какой-то настоящей родиной, той, которая, очевидно, глубоко живёт в сердце каждого русского человека.
Расслабившись, после сытного, за совершенно смешные для москвича деньги, обеда в местном «Погребке», я позволил себе полчасика погулять по старому центру города и полюбоваться кондовыми купеческими постройками, изукрашенными «навороченной» резьбой карнизов и оконных наличников, прошёлся под длинной колоннадой торговых рядов. Затем посидел в заросшем черёмухой и бузиной полузаброшенном маленьком парке высоко над неширокой и, какой-то кроткой, речушкой, глубоко вдыхая всей грудью неотравленный никакими промышленными монстрами воздух, и вместе с ним – удивительные для меня покой и безмятежность.
Тридцать километров до указанного мне четвёртого перекрёстка я проскочил одним махом.
* * *
Повернув, я увидел голосующую мне полную, опрятного вида, пожилую женщину, рядом с которой стояла стройная, даже пожалуй худенькая (ох уж этот мужской взгляд!) миловидная девушка лет восемнадцати на вид с грустными глазищами, необычной глубины и яркости, пугливо выглядывающими из под надвинутого на самые брови светлого платка.
– Сыночек! Ты не в сторону Покровского едешь?
– В самое Покровское. Подвезти?
– Подвези голубчик, Христа ради. Услышал мои молитвы Никола, Угодничек Господень; послал нам тебя – ангела своего! Два уж часа стоим здесь с Катюшей и ни одной машины в ту сторону. Автобус-то в Покровское только по выходным регулярно ходит, и то благодаря батюшке Флавиану – убедил как-то начальство, чтоб люди на всеночную да к обедне могли добираться. А по будням – беда. То один автобус в день, а то и не одного. Вот попутных и ждём да Николе Угодничку молимся – он путешествующим первый помощник.
– Садитесь, садитесь, заодно и дорогу покажете, я тут впервые.
– Катюшенька, милая садись туда, сзади, да сумочки прими, а я тут, с сыночком рядом устроюсь, спаси его Господь и Пресвятая Богородица!
Продолжая воркотать, женщина пропустила в глубь «Нивы» свою Катюшу, пристроила рядом с ней авоськи с баночками и свёрточками, и взгромоздилась рядом со мной, тут же тщательно пристегнувшись ремнём безопасности.
Тронулись. Попутчица справа оказалась словоохотливой.
– Сыночек, прости любопытную, ты не из Т-ска будешь?
– Из Москвы, матушка.
Мне вдруг почему-то захотелось назвать её этим, каким-то хорошим русским словом – матушка.
– Что ты, сынок! Я не «матушка», я – мирская. И, словно догадавшись о моём недоумении, пояснила:
– Матушками, сынок, в церкви монахинь зовут, вот как мать Серафиму, келейницу батюшки Флавиана, или супругу священника. А я – что, какая я матушка? Так – Клавка грешница.
– Клавдия значит. А по отчеству?
– Ивановна. Иван Сергеичем отца звали.
– Клавдия Ивановна, а вы отца Флавиана давно знаете?
– А ты сам-то, сынок, к нему никак едешь?
– К нему. Мы с ним в институте вместе учились. Отдохнуть пригласил.
– Слава Тебе, Господи! Правильно едешь! У батюшки дорогого Флавиана самое душе отдохновение и утешение. Я его почитай шестой годок знаю, вот как впервой к нему с Катюшенькой приехала, с тех пор и знаю. Сильно замечательный батюшка. Любовь в нём к людям большущая! Бесы его сильно ненавидят.
За моей спиной глухо проворчала собака.
– Клавдия Ивановна, а места там, в Покровском, красивые?
– Сам сыночек увидишь, по мне, так там – рай земной, церковь – чудо замечательная, не закрывалась никогда, иконы ста-ринные намолённые, благодать несказанная, вокруг церкви матушка Серафима с Ниной, женой лесника, цветов насадила – что твоё Дивеево. Да сортов разных, ранних и поздних, цветут почитай от самой Пасхи и аж до после Покрова, красота, аромат стоит – как есть рай земной. Да вон за тем пригорочком уже и видно будет, почти уже и приехали. Слава тебе Господи за всё! Молитвами свя-тых твоих и батюшки отца Флавиана, помилуй и спаси нас!
Собака сзади снова приглушённо зарычала.
И вдруг, одновременно с пронизавшим меня ледяным холодком, в мозгу ясно высветилась мысль: «Откуда в машине взялась собака?»
Во мгновение ока в памяти моей промелькнули все виденные мною фильмы ужасов, в которых красивые девушки превращаются в волков, вампиров и прочую нечисть. Мне «поплохело».
С замиранием сердца я заставил себя посмотреть в зеркало заднего вида, ожидая увидеть вместо миловидной Катюши всё что угодно. Катюша была на месте. Глаза её были опущены вниз, губы слегка шевелились. Прислушавшись сквозь гул мотора, я услышал: «Господи помилуй, Господи помилуй…»
Я скосил глаза на Клавдию Ивановну, безмятежно копающуюся в кошёлочке, и немного успокоился.
Машина взобралась на вершину поросшего разнотравьем пригорка и передо мной открылся очаровательный, типично средне-русский, неброский, но удивительно красивый пейзаж. На берегу довольно большого озера с вытекающей из него узкой вертлявой речушкой, словно грибы на полянке, виднелись, там и тут выглядывающие из яблоневых садов, крытые дранкой крыши некрашенных деревянных домиков отсвечивающих характерным для старого выветренного дерева серебристым оттенком. На первый взгляд, домов было не больше тридцати – сорока.
В центре селения белела небольшая пятиглавая церквушка с шатровой колоколенкой, очевидно семнадцатого, а может и шестнадцатого века (в конце концов не искусствовед же я, хоть и пролистал с десяток альбомов по древнерусской архитектуре), похожая на игрушечную своей нарядной узорчатостью и свежей побелкой.
– Матушка Владычица! Святым Твоим Покровом не остави нас! – вздохнула перекрестившись Клавдия Ивановна – вот оно – Покровское, сейчас сынок через мостик, потом за горочку и налево, мимо колодца, а там и храм и батюшка дорогой.
Следуя указаниям «штурмана» я подкатил к сверкающим на солнце белизной церковным воротам с кованными решётчатыми створками закрытыми на замок, который стал бы гордостью экспозиции любого музея кузнечного искусства.
За воротами я увидел вход в колокольню обрамлённый роскошным цветником, в котором бросались в глаза гигантские мальвы всех самых невообразимых оттенков.
Предоставив Клавдии Ивановне самой выкарабкиваться из, не самой, для неё, удобной дверцы, я молодецки выскочил из-за руля, откинул водительское сиденье и галантно подал руку симпатичной Катюше. Она не отвергла мою любезность и осторожно выбралась наружу вцепившись в моё запястье необычайно холодными, подрагивающими как в ознобе, неожиданно сильными пальцами. Огромные глаза её как-то вдруг потускнели, а зрачки разширились до предела. На хорошеньком лице её застыла гримаса, как бы от зубной боли, что-то похожее на сдавленный стон вырвалось сквозь стиснутые побелевшие губы.
– Приехал! Ну ты брат и быстро! Мы тебя к вечеру ждали. О! Д ты и пассажиров знакомых привёз. Заходите, с миром принимаем! – голос Флавиана-Андрея вывел меня из тревожных размышлений о том, не придётся ли сейчас ехать за врачом, или, ещё хуже, вести заболевшую Катюшу в больницу.
– Оставляй, можешь не закрывать даже. Кроме кошки никто не залезет – не Москва тут.
– Добро пожаловать! Катюша, сможешь сама зайти?
– Пошёл ты… гад, гад, гад! Флавиашка мерзкий! Опять жечься будешь?! Жгись, жгись! Мы тебе пожгёмся!!!
Я просто остолбенел от ужаса, услышав этот, вырвавшийся из страшно оскалившегося Катюшиного ротика, исполненный нечеловеческой ненависти, остервенелый, не крик даже, а рёв звериный. Вновь мгновенным холодом прохватило от спины всё моё естество. Я замер в шоке, не понимая – что происходит.
Девушку словно втиснули в решётку воротной створки, её худенькие пальчики вцепившиеся в прутья решётки были совершенно белы от напряжения, тело вздрагивало как будто от сильных ударов, хриплый мужской, явно не её, голос надрывно кричал:
– Катька! Дура! Беги отсюда! В больницу беги, хочу в больницу! Беги, дура! Я уколов, уколов хочу! Флавиашка гад! Ай! Сергий идёт! Ненавижу! Ненавижу! Всех ненавижу! В огонь вас! Всех в огонь! Ненавижу!
Обернувшись, я увидел отца Флавиана, очевидно уже сходившего куда-то, так как на нём был одет какой-то длинный сдвоенный фартук с крестами и короткие нарукавники, тоже с крестами. В руках он нёс маленький мешочек из золотой парчи и небольшую потёртую книжку. Вид его был деловит и спокоен.
Парализованный происходящим я безмолвно созерцал.
Едва Флавиан подошёл к несчастной, бьющейся о решётку девушке, как с голосом произошла разительная перемена:
Флавиан не обращая внимания на эту перемену, быстро положил на голову несчастной девушки свой золотой мешочек и тут же накрыл его концом своего фартука, прижав к Катюшиной голове. Раскрыв, очевидно, заранее заложенную в нужном ему месте книгу, он начал быстро и негромко речитативом:
«Бог богов, Господь господей…» Страшный вопль сотряс напряжённый воздух:
– Не выйду! Ай! Сергий! Ай! Не жгись! Не выйду! Флавиашка, гад! Ай! Сергий! Не выйду! Всех в огонь! Ненавижу!!!
Невзирая на эти леденящие кровь крики, на биение и судороги напрягшегося девичьего тела, отец Флавиан продолжал читать свою молитву, и с каждой фразой крики становились реже, судороги тише, и вдруг – точно из неё внезапно выдернули стержень – Катя охнула и, как подрубленная, рухнула к ногам Флавиана. Он, как ни в чём ни бывало, закрыл свою книжку, сунул её в бездонный кар-ман своей широченной рясы, со вздохом нагнулся, поднял из травы упавший с головы Катюши золотой мешочек, перекрестился, нежно поцеловал его, и с удовлетворением произнёс:
– Благодарю тя, отче преподобне, яко не оставляешь нас еси.
Затем с улыбкой повернулся комне:
– Испугался? В первый раз всегда страшно. Да, в общем-то, и не только в первый.
Я, потрясённый только что виденным, начиная приходить в себя, спросил: – Андрей, это что вообще сейчас было?
– Не Андрей, а Батюшка! Батюшка отец Флавиан! – старая знакомая вновь появилась неизвестно откуда – беса батюшка сейчас прогнал из Катеньки, вот что было! С приездом, молодой человек!
– Не я, мать Серафима, прогнал, сколько раз тебе повторять, а Господь, молитвами преподобного Сергия. Здесь – он показал мне тот парчёвый мешочек – мощевик с частицей мощей преподобного Сергия Радонежского. Он против бесов великий победитель был. Они ещё при земной его жизни, от одного его приближения разбегались. И сейчас его жутко боятся, когда он, по молитве к нему, помочь приходит. А уж мощи его для них – уголь раскалённый. Да, собственно, ты сейчас и сам всё видел.
– Бывает. Да ты не бери в голову. Расслабься. Я тебе потом про всё это объясню. Пойдём с дороги чай пить. Мать Серафима! Поставь самоварчик!
– Уже стоит, батюшка, может гостям борщичка с дороги, поди оголодали?
– Вот это правильно, мать! Давай им борщичка твоего монастырского. И рыбки какой-нибудь. Извини Алёша – мы мяса не едим. Я тебя потом к Семёну леснику на довольствие поставлю, уж он тебя утешит и дичинкой и домашнинкой, в общем обижаться не будешь. А, пока уж, нашего монашеского постного борщичка похлебай для разнообразия.
За разговором все, казалось, забыли о несчастной Катюше, продолжавшей лежать без чувств в траве у ворот. Даже, явно обожающая её, Клавдия Ивановна, не обращая на Катюшу ни малейшего внимания, спокойно разбирала свои, вынутые из «Нивы» авоськи.
Я нагнулся было помочь ей подняться, но её тело абсолютно безжизненно повисало при попытках приподнять её из травы.
– Идём, батюшка, любимый наш, идём! Сейчас вот только рыжики никак не найду к столу-то, любимые ваши. Ох грешница я окаянныя! Не благословилась ещё! Благослови честный отче и прости меня грешную!
– Благодать Господа нашего… Флавиан повторил своё благословение преподанное Катюше.
– И есть и будет! Вспомнила батюшка, они в пакете, я его ещё из машины не вынула!
И громко чмокнув благословившую руку, она переваливаясь словно утица, побежала к оставленной за воротами машине.
* * *
После неплотного, но какого-то, уж очень вкусного, ужина («борщичок» и караси, жареные матерью Серафимой в сметане, были просто «нечто») мы с отцом Флавианом сели передохнуть в маленькой, очень изящно и со вкусом вырезанной деревянной беседке (золотые у Семёна руки – вздохнул Флавиан) в уютном уголке церковного садика-дворика.
– Слушай… отец Флавиан! Объясни ты мне, Бога ради, что это всё-таки было с Катей, у меня из головы никак не идёт этот крик жуткий, ведь и голос-то, явно не её был. Как такое может быть? Она что, психически больная?
– Одержимая она.
– Что такое одержимая? Переведи на понятный, мне безбожнику, язык.
– Попробую Алёш; вот ты представь себе, что к тебе в квартиру ворвались бандиты, избили тебя, связали. Валяешся ты на полу безпомощный, а они из твоего холодильника продукты едят, твоё вино пьют, по твоему телефону мобильному разговаривают. А ты лежишь связанный с кляпом во рту и ничего сделать не можешь. Вот в этом положении ты и есть одержимый. То есть тот, кого держат в своей власти. Как раба. Так вот «бандиты» эти – бесы. А квартира – тело человека. Ясно?
– Нет. Кто такие бесы? Это что, как в сказке, чёртики такие с рожками и копытцами, что-ли?
– Нет, конечно. Если уж с художественными произведениями сравнивать, то уж лучше с фильмами ужасов, помнишь, как там демонов изображают?
– Помню. Иногда очень даже впечатляюще, аж холодит.
Александр Торик
Пастырям добрым,
души свои полагающим за «овцы»,
с любовью посвящается
Глава 1. ВСТРЕЧА
Из размышлений - взять ли понравившиеся дорогие немецкие туфли или ограничиться, тоже неплохими, но подешевле - итальянскими, меня вывел, показавшийся знакомым, вежливый голос - «простите Христа ради, а ботиночков «прощай молодость» сорок шестого размера у вас нету?»
Обернувшись я увидел слоноподобного, не попа даже, а целого «попищу» в длинной черной одежде, перехваченной широким, особенным каким-то, потёртым кожаным поясом, поверх которой была надета не сходящаяся на необъятном пузе и потому расстёгнутая застиранная джинсовая куртка.
Бархатная островерхая, бывшая когда-то чёрной, затёртая шапочка венчала заросшую полуседыми кудрями крупную голову. Лицо, обрамлённое редкой, почти совсем седой бородой, было одутловатым, с набухшими мешками под улыбающимися, на удивление умными глазами. И эти глаза с нескрываемым интересом, притом абсолютно беззастенчиво разглядывали моё сорокапятилетнее, потрёпанное житейскими бурями, но вполне ещё мужественное чисто выбритое лицо.
И ты, Алёша, не помолодел, как вижу. Не узнаёшь?
Господи помилуй! Андрюха? Ты?
Не Андрюха, а батюшка отец Флавиан! - возмущённо сверкнула глазами, неизвестно откуда вынырнувшая маленькая шустрая старушка тоже в чёрном, монашеском, наверное, одеянии. Взгляд её был недоверчив и строг.
Он самый, бывший Андрюха, теперь вот, видишь, иеромонах и настоятель сельского прихода в Т-ской области, четыреста вёрст от первопрестольной.
Поражённый, я вглядывался в загорелое одутловатое лицо, постепенно угадывая в нём всё больше знакомых черт, позволявших опознать в их владельце стройного красавца Андрюху, туриста-гитариста, кумира всех факультетских девчонок и любимца большинства преподавателей, ценивших в нём, столь редкие у студентов, аккуратность и обязательность а также быстрый живой ум. Какую карьеру тогда пророчили ему многие, какие престижные невесты мечтали «окольцевать» его! И что же - расплывшийся потрёпанный сельский поп, ищущий «прощай молодость» через двадцать лет после получения «красного» диплома с отличием!
Господи помилуй! - повторил я столь неожиданное для меня словосочетание.
Да помилует, раз просишь, помилует, не сомневайся - рассмеялся Андрюха-Флавиан - сам-то ты как?
Да как, как все, нормально, то есть прилично, ну, в общем, всяко конечно бывает, а так… да паршиво как-то, если честно. То есть, работа есть, не по образованию, конечно, в коммерции, но зато при деньгах, нет, не крутых, не подумай, но пару недель в году в Испании отдыхаю, квартирку-двушку в Крылатском купил, а с женой уж третий год как разбежались, хорошо что детей не было, нет, то есть не то хорошо что у нас их не было, а то, что при разводе никто не пострадал.
Как никто? А вы-то сами? У вас же с Иринкой такая любовь была, чуть не с первого курса?
Со второго, на первом я за Женькой бегал, она сейчас многодетная мать, кстати, в церковь ходит, её там Ирина ещё за год до развода два раза встречала.
А сама Иринка-то, что в храме делала?
Да кто её знает, мы в то время уже и жили, - каждый сам по себе - она диссертацию писала, я на джип зарабатывал.
И как, заработал?
Заработал… через три недели угнали, до сих пор ищут. Сейчас на «Ниве» езжу, так спокойней.
Ну, брат Алексей, любит тебя Господь - вновь засмеялся Флавиан-Андрюха - не даёт до конца погибнуть, лишнее забирает!
Лишнее не лишнее, а тридцать «штук зелёных» - ку-ку.
Ого! - посерьёзнел мой бывший однокурсник - тридцать тысяч! Это ж наших детдомовцев года три кормить можно по госрасценкам!
Каких детдомовцев? - не понял я.
Да наших подшефных, из Т-ского детдома, туда мои прихожанки помогать ходят. Своего персонала там почти нет, зарплата - копейки, да и выдают «через пень-колода», никто туда работать не идёт. Все норовят правдами и неправдами устроиться на новый пивзавод к «хозяину», там хоть и порядки как в концлагере, зато платят неплохо и без задержек. Зато нам - православным поле деятельности обширнейшее: деток надо и помыть и покормить и приласкать и книжку почитать и помочь уроки сделать. Да наши ещё и вещи для них собирают, книжки там, игрушки, деньги, если кто пожертвует или продукты. Директор на наших «тёток» прямо молится. А потому и разрешает с детьми Закон Божий учить, батюшку, то есть меня, к ним приглашать, водить детей в храм на службу и к Причастию. Ко мне в храм ехать не ближний свет, да и дороги - «фронтовые», так что причащать их в городскую церковь водят, к отцу Василию. А он жалостливый, после службы детей всегда чаем поит с печеньками там, конфетками. Они его сильно любят за доброту. А детей Сам Господь любит, того кто им благотворит Он Своей милостью не оставит.
Не знаю. Кого, может, и не оставит. А мне вот не дал твой Господь детей, а твоим детдомовцам родителей, ну и где ж тут Его милость?
Лёш, а если честно, ты сам-то детей хотел иметь?
Если честно - сперва не хотел, сам понимаешь - денег нет, квартиры нет, Ирка - аспирант, я - «молодой специалист». Да потом и в поход хотелось, и на «юга», и по театрам, ну, какие уж тут дети! Ирка, после четвёртого аборта, когда в пятый раз «залетела», решилась было рожать, да тут тёща наконец-то свои шесть соток получила, восемь лет ждала, участок нам подарила - надо было что-нибудь построить, ну мы опять решили подождать с детьми. А после, уж видно, твой Бог не давал. Да и разбежались вскоре.
Что уж на Бога клеветать, Лексей, Он вам пять раз детей давал, вы же сами их всех поубивали. А потом перестал и предлагать, потому может, чтоб вашими детьми наш детдом не пополнять.
Ты уж скажешь, Андрей - поубивали, прямо мы с Иркой монстры какие-то. Да сейчас все аборты делают - не в каменном же веке живём!
Не все. Та же Женька - многодетная, причём рожать начала сразу после института, тоже ведь со своим Генкой «молодыми специалистами» были, хлебнули бедности, конечно, зато сейчас четыре дочки - красавицы, да наследник - боец восьмилетний, родители не нарадуются. И кстати, ни одного аборта Женя не делала, я знаю. А ты говоришь - каменный век! Да в древности-то люди как раз каждого ребёнка ценили, за Божий дар почитали. Бездетность как Божие проклятие воспринимали. Это сейчас - «безопасный секс», «планирование семьи» и прочая требуха словесная, а за ней, как за фиговым листком, лишь желание грешить безнаказанно.
Всё вам попам - грех, куда ни плюнь, что ж теперь не жить что ли?
Да нет, живи, пожалуйста, живи и радуйся, только себя да других не калечь. Этому, собственно, Церковь и учит.
Интересно с тобой говорить, Андрюша, на всё у тебя ответ есть.
Не Андрюша, а отец Флавиан! - вновь возмущённо вспыхнула старушка-монашка.
Мать, не шуми, - успокоил её Андрей-Флавиан, - пусть зовёт как ему привычней. Алёш! Ты на неё не обижайся. Она «ворчунья» страшная, но всё по любви, от полноты сердца.
Да нет, я не обижаюсь. Прости, не привыкну ещё - ряса, приход, детдом, отец Флавиан. Как из другого мира.
Да, собственно из другого и есть, ну об этом потом, если Бог даст. Алёш, извини, мне ехать пора, я на своём «козле» до дому и так лишь ночью доеду, а мне ещё в два места заскочить. Вот тебе «из этого мира» - визитка моя, тут адрес, телефон, к сожалению только мобильный - место у нас глухое - не телефонизировано. Ты может в гости когда надумаешь, у нас рыбалка - я помню ты любил - знатная. Баньку деревенскую тебе организую, мне нельзя теперь - сердце. Ну и мало ли, может жизнь так прижмёт, что потянет кому душу излить, так это моя профессия - души-то. В общем, будь здоров, думаю - увидимся.
Счастливо Анд… отец Флавиан! Ой, подожди! Возьми вот для детдомовцев твоих сотку «баксиков», купи им чего-нибудь за моё здоровье.
Спаси тя Господь, Алёша! Будем за тебя молиться с детьми.
Да ладно! Счастливо!
И, глядя как мой бывший однокурсник уносил свои, прикрытые потрёпанной рясой, многие килограммы, опираясь на палочку и слегка прихрамывая, сопровождаемый, что-то ему взволнованно говорящей, чёрной старушонкой, я в третий раз за час произнёс новые для меня слова:
Господи помилуй! Ну, дела!
Туфли я взял итальянские.
* * *
Андрей-Флавиан оказался пророком. Жизнь прижала гораздо раньше чем я мог предполагать. И прижала так, что я чуть не взвыл.
Во первых: вся моя, весьма прилично оплачиваемая, работа оказалась под вопросом. На руководство «наехали» ревизоры, аудиторы, все виды проверок, счета нашей фирмы арестовали - началась какая-то большая закулисная игра вокруг больших денег. Всему нашему отделу было предложено уйти в неоплачиваемый отпуск. Ориентировочно - на месяц. Но большинство моих коллег мигом отправило свои «резюме» в Интернет. Некоторые начали искать новую работу по знакомым.
«А я плакал, плакал, обнимая самое дорогое для меня в этой земной жизни существо, плакал о потерянных в греховном болоте годах жизни, об украденной у Ирины и у самого себя любви, о наших загубленных нерожденных детях, обо всем том, что могло бы быть таким прекрасным в нашей с Ириной совместной жизни и чего теперь уже никак не вернуть. Я плакал, а Ира гладила меня по голове, по слипшимся всклокоченным волосам, по ободранному вздрагивающему плечу и тихо шептала: «Лешенька… родной… Лешенька… милый…»
«Флавиан» — новая повесть нашего современника протоиерея Александра Торика, известного читателям по книге «Воцерковление». Герой повести Алексей неожиданно встречается со своим бывшим однокурсником, а ныне иеромонахом Флавианом... Чем обернется эта мимолетная встреча, и как произойдет возвращение в Отчий дом ушедшего «на страну далече» Алексея, и рассказывает повесть-притча «Флавиан».
ФЛАВИАН
«Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу…» — призывает за каждым богослужением Церковь Христова. Казалось бы, просто, только войди… Но путь у каждого свой. Об этом пути, проходящем иногда через скорби и болезни, всегда — через смиренную гордыню и отброшенную суетность, рассказывает книга протоиерея Александра Торика «Флавиан». Первая книга трилогии.
ФЛАВИАН. ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Во второй книге протоиерея Александра Торика читателей ждет встреча как со знакомыми героями, так и с новыми персонажами. Писатель-священник помогает найти ответы на волнующие православного мирянина вопросы: об укреплении веры в Бога, о борьбе со страстями, о непрестанной молитве, а также о том, что меняется в жизни человека с его приходом в православную церковь. В книге рассказано о паломнической поездке на Афон, позволившей героям ощутить живительную силу этих святых мест, соприкоснуться с миром величайших ценностей православия.
ФЛАВИАН. ВОСХОЖДЕНИЕ
«Флавиан. Восхождение» - новая долгожданная повесть протоиерея Александра Торика продолжает цикл повестей о духовных исканиях и житейских открытиях Алексея и русского священника Флавиана, в прошлом физика и альпиниста. Второе путешествие по святым местам горы Афон и трудное восхождение на вершину, в храм Преображения, откроют Алексею и пытливым читателям многие тайны святых мест. Эта книга может стать вашим личным открытием и духовным путеводителем.
ОБ АВТОРЕ
Протоиерей Александр Торик родился в Москве в 1958 г., рос в подмосковных Мытищах. Закончил Педагогическое училище по специальности учитель рисования и черчения. В 1977 г. проучился два с половиной года в Школе-студии Мхат (ВУЗ) на постановочном факультете. В том же 1977 г. уверовал в Бога и начал посещать московский храм «Николы в Кузнецах».
С 1982 г. начал ездить за духовным окормлением в Троице-Сергиеву Лавру. В 1984 году начал нести послушание алтарника в церкви Покрова Пресвятой Богородицы в с. Алексино Рузского р-на, Московской области. С 1985 г. нёс в том же храме послушание регента церковного хора вплоть до октября 1989 г., когда был рукоположен в сан диакона и направлен на служение в Ново-Голутвинсий Свято- Троицкий женский монастырь. В 1990 г. переведён в Богоявленский собор г. Ногинска.
В 1991 г. Посвящён в сан иерея и направлен на служение в должности настоятеля в храм преп. Сергия Радонежского в с. Новосергиево Ногинского р-на Московской области. В 1996 г. назначен, по совместительству, настоятелем в созданный по его инициативе гарнизонный храм Св. Блг. Кн. Александра Невского в гарнизоне «Стромынь».
В 1996 году написал и выпустил первым изданием брошюру «Воцерковление». В 1997 г. перенёс онкологическую операцию, милостью Божьей и искусством врачей выжил. В 2001 г. награждён саном протоиерея. В начале 2002 г. переведён в штат Гребневской церкви г. Одинцова. Вскоре, согласно собственному прошению, выведен за штат по состоянию здоровья. Пенсионер по инвалидности. Весной 2004 г. вышло в свет первое издание «Флавиана». В настоящее время проживает в с. Новосергиево, занимается литературным трудом.
Александр Торик
Пастырям добрым,
души свои полагающим за «овцы»,
с любовью посвящается
Глава 1. ВСТРЕЧА
Из размышлений - взять ли понравившиеся дорогие немецкие туфли или ограничиться, тоже неплохими, но подешевле - итальянскими, меня вывел, показавшийся знакомым, вежливый голос - «простите Христа ради, а ботиночков «прощай молодость» сорок шестого размера у вас нету?»
Обернувшись я увидел слоноподобного, не попа даже, а целого «попищу» в длинной черной одежде, перехваченной широким, особенным каким-то, потёртым кожаным поясом, поверх которой была надета не сходящаяся на необъятном пузе и потому расстёгнутая застиранная джинсовая куртка.
Бархатная островерхая, бывшая когда-то чёрной, затёртая шапочка венчала заросшую полуседыми кудрями крупную голову. Лицо, обрамлённое редкой, почти совсем седой бородой, было одутловатым, с набухшими мешками под улыбающимися, на удивление умными глазами. И эти глаза с нескрываемым интересом, притом абсолютно беззастенчиво разглядывали моё сорокапятилетнее, потрёпанное житейскими бурями, но вполне ещё мужественное чисто выбритое лицо.
И ты, Алёша, не помолодел, как вижу. Не узнаёшь?
Господи помилуй! Андрюха? Ты?
Не Андрюха, а батюшка отец Флавиан! - возмущённо сверкнула глазами, неизвестно откуда вынырнувшая маленькая шустрая старушка тоже в чёрном, монашеском, наверное, одеянии. Взгляд её был недоверчив и строг.
Он самый, бывший Андрюха, теперь вот, видишь, иеромонах и настоятель сельского прихода в Т-ской области, четыреста вёрст от первопрестольной.
Поражённый, я вглядывался в загорелое одутловатое лицо, постепенно угадывая в нём всё больше знакомых черт, позволявших опознать в их владельце стройного красавца Андрюху, туриста-гитариста, кумира всех факультетских девчонок и любимца большинства преподавателей, ценивших в нём, столь редкие у студентов, аккуратность и обязательность а также быстрый живой ум. Какую карьеру тогда пророчили ему многие, какие престижные невесты мечтали «окольцевать» его! И что же - расплывшийся потрёпанный сельский поп, ищущий «прощай молодость» через двадцать лет после получения «красного» диплома с отличием!
Господи помилуй! - повторил я столь неожиданное для меня словосочетание.
Да помилует, раз просишь, помилует, не сомневайся - рассмеялся Андрюха-Флавиан - сам-то ты как?
Да как, как все, нормально, то есть прилично, ну, в общем, всяко конечно бывает, а так… да паршиво как-то, если честно. То есть, работа есть, не по образованию, конечно, в коммерции, но зато при деньгах, нет, не крутых, не подумай, но пару недель в году в Испании отдыхаю, квартирку-двушку в Крылатском купил, а с женой уж третий год как разбежались, хорошо что детей не было, нет, то есть не то хорошо что у нас их не было, а то, что при разводе никто не пострадал.
Как никто? А вы-то сами? У вас же с Иринкой такая любовь была, чуть не с первого курса?
Со второго, на первом я за Женькой бегал, она сейчас многодетная мать, кстати, в церковь ходит, её там Ирина ещё за год до развода два раза встречала.
А сама Иринка-то, что в храме делала?
Да кто её знает, мы в то время уже и жили, - каждый сам по себе - она диссертацию писала, я на джип зарабатывал.
И как, заработал?
Заработал… через три недели угнали, до сих пор ищут. Сейчас на «Ниве» езжу, так спокойней.
Ну, брат Алексей, любит тебя Господь - вновь засмеялся Флавиан-Андрюха - не даёт до конца погибнуть, лишнее забирает!
Лишнее не лишнее, а тридцать «штук зелёных» - ку-ку.
Ого! - посерьёзнел мой бывший однокурсник - тридцать тысяч! Это ж наших детдомовцев года три кормить можно по госрасценкам!
Каких детдомовцев? - не понял я.
Да наших подшефных, из Т-ского детдома, туда мои прихожанки помогать ходят. Своего персонала там почти нет, зарплата - копейки, да и выдают «через пень-колода», никто туда работать не идёт. Все норовят правдами и неправдами устроиться на новый пивзавод к «хозяину», там хоть и порядки как в концлагере, зато платят неплохо и без задержек. Зато нам - православным поле деятельности обширнейшее: деток надо и помыть и покормить и приласкать и книжку почитать и помочь уроки сделать. Да наши ещё и вещи для них собирают, книжки там, игрушки, деньги, если кто пожертвует или продукты. Директор на наших «тёток» прямо молится. А потому и разрешает с детьми Закон Божий учить, батюшку, то есть меня, к ним приглашать, водить детей в храм на службу и к Причастию. Ко мне в храм ехать не ближний свет, да и дороги - «фронтовые», так что причащать их в городскую церковь водят, к отцу Василию. А он жалостливый, после службы детей всегда чаем поит с печеньками там, конфетками. Они его сильно любят за доброту. А детей Сам Господь любит, того кто им благотворит Он Своей милостью не оставит.
Не знаю. Кого, может, и не оставит. А мне вот не дал твой Господь детей, а твоим детдомовцам родителей, ну и где ж тут Его милость?
Лёш, а если честно, ты сам-то детей хотел иметь?
Если честно - сперва не хотел, сам понимаешь - денег нет, квартиры нет, Ирка - аспирант, я - «молодой специалист». Да потом и в поход хотелось, и на «юга», и по театрам, ну, какие уж тут дети! Ирка, после четвёртого аборта, когда в пятый раз «залетела», решилась было рожать, да тут тёща наконец-то свои шесть соток получила, восемь лет ждала, участок нам подарила - надо было что-нибудь построить, ну мы опять решили подождать с детьми. А после, уж видно, твой Бог не давал. Да и разбежались вскоре.
Что уж на Бога клеветать, Лексей, Он вам пять раз детей давал, вы же сами их всех поубивали. А потом перестал и предлагать, потому может, чтоб вашими детьми наш детдом не пополнять.
Ты уж скажешь, Андрей - поубивали, прямо мы с Иркой монстры какие-то. Да сейчас все аборты делают - не в каменном же веке живём!
Не все. Та же Женька - многодетная, причём рожать начала сразу после института, тоже ведь со своим Генкой «молодыми специалистами» были, хлебнули бедности, конечно, зато сейчас четыре дочки - красавицы, да наследник - боец восьмилетний, родители не нарадуются. И кстати, ни одного аборта Женя не делала, я знаю. А ты говоришь - каменный век! Да в древности-то люди как раз каждого ребёнка ценили, за Божий дар почитали. Бездетность как Божие проклятие воспринимали. Это сейчас - «безопасный секс», «планирование семьи» и прочая требуха словесная, а за ней, как за фиговым листком, лишь желание грешить безнаказанно.
Всё вам попам - грех, куда ни плюнь, что ж теперь не жить что ли?
Да нет, живи, пожалуйста, живи и радуйся, только себя да других не калечь. Этому, собственно, Церковь и учит.
Интересно с тобой говорить, Андрюша, на всё у тебя ответ есть.
Не Андрюша, а отец Флавиан! - вновь возмущённо вспыхнула старушка-монашка.
Мать, не шуми, - успокоил её Андрей-Флавиан, - пусть зовёт как ему привычней. Алёш! Ты на неё не обижайся. Она «ворчунья» страшная, но всё по любви, от полноты сердца.
Да нет, я не обижаюсь. Прости, не привыкну ещё - ряса, приход, детдом, отец Флавиан. Как из другого мира.
Да, собственно из другого и есть, ну об этом потом, если Бог даст. Алёш, извини, мне ехать пора, я на своём «козле» до дому и так лишь ночью доеду, а мне ещё в два места заскочить. Вот тебе «из этого мира» - визитка моя, тут адрес, телефон, к сожалению только мобильный - место у нас глухое - не телефонизировано. Ты может в гости когда надумаешь, у нас рыбалка - я помню ты любил - знатная. Баньку деревенскую тебе организую, мне нельзя теперь - сердце. Ну и мало ли, может жизнь так прижмёт, что потянет кому душу излить, так это моя профессия - души-то. В общем, будь здоров, думаю - увидимся.
Александр Борисович Торик
Мир меняется быстро и вчерашние штампы во взглядах на процессы, происходящие в России и других странах, оказываются устаревшими и неверными. Как сориентироваться в происходящем современному христианину, как быть христианином сегодня?
Размышления на эту и другие актуальные темы предлагает читателям, устами уже известных им героев отца Флавиана и Алексея, протоиерей Александр Торик в своей новой книге «Флавиан. Армагеддон».
Книга написана на основе личных впечатлений от поездок автора по разным странам и анализа развития духовной жизни христианства и общества в России и за рубежом.
Как обычно, книга написана лёгким живым языком, изобилует яркими образами и неожиданными поворотами сюжета. Она даёт пищу для ума и сердца, помогает современному человеку, ощущающему себя христианином, сориентироваться на «узком и тернистом» пути к Богу в наши столь обильные апокалиптическими знамениями дни.
Александр Борисович Торик
ФЛАВИАН. АРМАГЕДДОН
Серия «Флавиан» – 4
рабе Божьей Верочке Васильевне Тверетневой,
а также рабам Божьим Ольге, её дочке Анне и внучке Марусе
за неоценимую помощь, оказанную в процессе написания этой книги!
Глава 1
HIGHLANDER
Гроб был простым, обитым дешёвой черной тканью, с примитивной отделкой хлопчатобумажной плиссированной лентой, пришпиленной скрепками по верхнему краю его стенок. Я хорошо его разглядел. Лицо лежащего в гробу священника было по обычаю закрыто расшитым золотой нитью покрывалом, называемым в церковном обиходе «воздух».
Руки усопшего естественно, словно живые, сжимали небольшое Евангелие в потёртом латунном окладе, какое часто носят с собой на «требы», и деревянный - традиционный подарок из Святой Земли - оливковый Крест со врезанными в него пластиковыми мощевичками, заполненными, также традиционно, водой из Иордана, маслом, землёй и камушками.
Среди стоявших вокруг гроба началось какое-то движение.
Откройте лицо! - сказал женский, почти детский по чистоте голос.
Не положено, вроде… - буркнул неуверенно кто-то в ответ.
Откройте, вам можно! - это было обращено уже прямо ко мне.
Я сделал шаг к изголовью, взялся пальцами за два верхних края покрывала и отвернул ткань с лица человека, лежащего в гробу.
Передо мной открылось спокойное лицо с ясным, не тронутым морщинами лбом, глазами, умиротворённо прикрытыми расправившимися веками и неожиданной детски-радостной улыбкой обрамлённых седыми усами приоткрывшихся губ. Это был Флавиан.
Нет! Нет! Так нельзя! Так не должно быть! - вырвался из меня истерический крик.
Тише, Лёша, тише, миленький! Всё в порядке! Жив наш батюшка, жив! - проснувшаяся от моего крика Ирина одной рукой прикрывала мне рот, другой успокаивающе проводя по волосам и заодно вытирая выступившие на моих глазах слёзы. - Юлечку разбудишь, у неё только-только температура спала! Всё в порядке, Лёшенька, это опять плохой сон!
С ним что-то случилось, Ира, я чувствую! - я поднялся и сел на кровати. - Где мой мобильник, ты не помнишь?
В прихожей на тумбочке, Лёша, - Ира положила мне руку на плечо. - Ты не звони ему сейчас. Три часа ночи, он же ещё спит, наверное!
В три он уже полунощницу читает, - ответил я, впопыхах ища ногами тапочки, - если с ним всё в порядке, конечно…
Алё! Да, Лёша, Бог тебя благословит! Что стряслось? Опять этот сон про меня в гробу? Ну вот, я жив, ты меня слышишь, всё в порядке! - голос Флавиана был бодр и спокоен, несмотря на то, что я явно прервал его молитву.
Точно в порядке? - недоверчиво допросил его я. - Сердце не колет, в голове прострелов нету, давление давно мерял?
Да всё отлично, Лёха! - его добродушную улыбку я почувствовал даже мобильной связью. - Не дрейфь, прорвёмся!
Ага! Прорвёмся… - я начал ворчливо успокаиваться. - Перед этим твоим инсультом мне такой же сон снился, и как мне прикажешь на это реагировать? Я же не прозорливец, чтобы видеть - молишься ты там у себя или без сознания весь багровый лежишь, с перекошенным лицом, как в прошлый раз! Вот и звоню…
Спаси тебя Господь за любовь, Лёшенька! Всё, отбой, иди спать, небось, Иришку разбудил!
Ладно! Давление всё же проверь… В тонометре батарейки не сдохли? А то принесу!
Не сдохли, ты мне запасных полный ящик натащил, спокойной ночи!
Да уж, спокойной… - я отключил телефон и присел на крылечке, куда вышел звонить, чтобы не беспокоить спящих в доме детей.
Флавианов инсульт тогда, полгода назад, можно сказать, «вырубил» не только меня, но и весь приход, включая пребывающий «в рассеянии» ареал духовных чад батюшки. Шок от внезапно реализовавшейся опасности навсегда потерять Флавиана - духовного отца, друга, учителя жизни во Христе, источника неисчерпаемой Христовой любви и всеобъемлющего терпения (весьма потребных при окормлении нынешней своенравной паствы), утешителя и защитника от сокрушительной бесовской бомбёжки по душе и мозгам, слушателя и слышателя многочасовых горестных (часто пустых и себялюбивых) словесных излияний, вылавливающего в них крупицы реальных духовных проблем и мудро подбирающего подход к их решениям, человека, свидетельствующего своей жизнью - делом и словом - возможность жизни по Евангелию и тем вдохновляющего на подражание своему подвигу множество своих духовных чад - этот шок был настолько сильным и парализующим, что многие (и я в том числе) до сих пор вздрагивали от внезапно прилетающих из непонятно откуда мыслей: «а вдруг батюшке плохо»?
Пережив, незадолго до Флавианова инсульта, две трудно оценимых потери - всеми любимого «старчика» схимонаха Мисаила и драгоценной «герондиссы» матери Серафимы, успевшей за три дня до упокоения принять Великий Ангельский Образ - схиму, с оставлением ей имени всей душой любимого ею батюшки Серафима Саровского, - приход был просто парализован внезапной болезнью настоятеля.
