Тайна спасения архимандрит рафаил. Существует ли "частичная благодать"

После Воскресения Христа Его тело преобразилось, Господь мог с легкостью проходить сквозь закрытые двери, стены и др. С точки зрения Православия, после Второго пришествия, такое же преображение ждет всех достойных Царства Небесного.
- "...когда восстанут мертвые и преобразятся живущие, и Бог будет всякая во всем".
1. Объясните, пожалуйста, тела людей будут иметь те же возможности, что и Христос после воскресения?
2. Как правильно понимать "...Бог будет всякая во всем"? (каждый будет как Бог?)
3. Что значит стать богом по Благодати? В буквальном смысле стать богом? Или просто, как сосуд Божий, принять в себя Благодать Божию?

18.09.2011, Юрий, Украина

Уважаемый Юрий!

1. Архимандрит Софроний в своей книге «Рождение в Царство Непоколебимое» пишет: «Христос есть незыблемое основание и высший критерий учения Церкви о человеке – антропологии. Все, что мы исповедуем относительно человечества Христа, является откровением о предвечном замысле Бога о всем человечестве в целом (ср. Еф. 1, 4-5). То обстоятельство, что Господь, снизойдя до земли, пребыл в Своей извечной Ипостаси, ни в коей мере не умаляет приложимости Его опыта и «примера» к нам, людям, которым «Он должен был во всем уподобиться» (Евр. 2, 17).

Если Христос воистину Сын Человеческий, единосущный нам, то из этого следует, что все совершенное Им в Его земной жизни возможно в равной мере и для других «сынов человеческих». Если мы признаем, что Он есть мера всех вещей, то мы также должны признать весь диапазон возможностей человеческой природы в целом… и должны надеяться, что святые в грядущем веке воспримут ту же полноту обожения. Иначе Христос не заповедал бы нам: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48).

2. «Да будет Бог все во всем» (1 Кор. 15, 27). Свт. Феофан объясняет: «Когда облекутся се в нетленные тела, тогда и с человечеством Спасителя сочетаются полнее, а через Него и с Божеством преискренне. Господь Спаситель, как глава, все тело спасаемых проникнет и с Собою сочетает, а оно через сочетание с Его человечеством к Божеству ближе, живее и существеннее прикоснется. Вот это и есть: «будет Бог всяческая во всех».

3. Человек не станет Богом по существу, но во всем уподобится Богу по дарованной ему Благодати. Прп. Макарий так пишет об этом: «Как тело Господа, когда восшел Он на гору, прославилось и преобразовалось в Божественную славу и в безконечный свет, так и тела Святых прославляются и делаются блистающими. Ибо как внутренняя слава Христова в такой мере распростерта была и воссияла на теле Христовом, так, подобно сему, и во Святых внутри сущая сила Христова в оный день будет преизливаться вовне - на тела их, потому что еще ныне они умом своим причащаются Христовой сущности и Христова естества. Ибо написано: Святяй и освящаемии от единого (Евр. 2, 11); и: славу юже дал еси Мне, дах им (Ин. 17, 22). Как одним огнем зажигаются многие светильники, так необходимо и телам Святых - сим членам Христовым-соделаться одним и тем же с Самим Христом (15,36)» (Наставления св. Макария Великого, глава 8).

Существует ли "частичная благодать"

В последнее время появилось странное учение о "частичной благодати", пребывающей в инославных конфессиях и сектах, как остаточном явлении первоначально единой Церкви. Это похоже на следующее сравнение: в ручье вода покрывает только стопы, в речушке доходит до колен, в более многоводной реке - до плеч, а в глубокой - покрывает человека с головой; таким образом получается, что разница между Православием и инославием - это разница в степени интенсивности благодати. Такой подсчет количества благодати звучит как насмешка.

Учение о "частичной благодати" похоже на учение об относительной истине в философии, которое в своем логическом завершении приводит человека к агностицизму и скептицизму. "Частичная благодать" - значит, неполная, несовершенная благодать, что является абсурдом. Благодать - это вечная Божественная сила и энергия, истекающая из недр Божественного Существа. Это нетварный Фаворский свет, в котором Христос явил Свое Божество. Православная Церковь, следуя учению святителя Григория Паламы и афонских исихастов, подтвержденному на целом ряде поместных Константинопольских Соборов (созывавшихся по этому поводу в XIV столетии), назвала благодать Божеством. Может ли Божество быть ущербным, ограниченным и частичным? Другое дело, что благодать может проявляться в различных действиях и свойствах, но в своей природной неделимости она абсолютна.

По учению католицизма, благодать сотворена и адекватна Божественному действию, следовательно, является служебной силой, а не обращенной к миру модальностью Божества. Благодать названа Божеством, и если при этом она ограниченна и несовершенна, значит, ограниченно и несовершенно само "Божество", а это уже лжебожество. Поэтому признавать за инославными конфессиями благодать, но не Божественную и не абсолютную, а какую-то иную - значит приписывать их культам псевдобожественную силу.

Говорить о действии в различных конфессиях одной и той же благодати - значит уравнивать Православие с ересью и уничтожать само понятие Церкви. Есть еще один вариант либерального богословия - допустить, что в различных конфессиях действует Божественная абсолютная благодать, но ересь препятствует людям усвоению этой благодати, и они приобщаются к ней только частично, в той степени, в какой их конфессия приближена к Православию. Но здесь возникает вопрос: спасительна ли для них в таком случае благодать? Если да, то почему же Церковь так тщательно ограждала себя от ересей? Ведь тогда получается, что слово "ересь" вообще теряет свое зловещее значение, а становится просто наименованием некой "истины второго разряда" (как говорят торговцы, "продукта второй свежести", который не очень приятно пахнет, но есть его все же можно).

Однако Церковь учит, что Дух Святый - это Дух Истины, который не может действовать в поле духовной лжи. А ересь - метафизическая ложь. Приведем пример: еретик Аполлинарий учил, что Христос воспринял человеческое тело и душу, за исключением человеческого разума, который заменил Его Божественный ум. Насчет этого учения святитель Григорий Богослов говорит: значит, Христос воспринял не всего человека, а человека без разума; если у Христа нет человеческого ума, то, следовательно, и мой ум не исцелен, если Христос не совершенный человек, то значит, я не спасен (перефраз).

Ересь - интеллектуальный, догматический грех, мысленное тление, ложь рассудка, при которой освящение благодатью ума, а следовательно, и души - невозможно. Ум, верующий в ложь как в истину, противится действию благодати. Само спасение - это синергия благодати и человеческой воли, покорной благодати. Освящение ума возможно при синергии богословской истины, в которую включен ум, и благодати Божией, а эта синергия возможна лишь при наличии всецелой догматической правды, при включении своего малого разума в великий разум Церкви ("Церковь имеет ум Христов" - см.: 1 Кор. 2, 16). Вера в ложь сочетает ум с ложью, поэтому исключает синергию сознания и благодати. Следовательно, ум еретика остается невозрожденным. На что же тогда действует благодать, что она освящает? Если душу без ума - то такой души не существует. Несколько отвлекаясь от нашего предмета, скажем, что даже безумие и сумасшествие - это не отсутствие ума в душе, а повреждение той пограничной области между душой и материей (телом), где происходит восприятие и усвоение внешней информации и ответная реакция организма на внешние раздражители, где образуется профористическое слово; безумие поражает не ум, а систему сигнальной связи - инструмент души.

Разговор о том, что в ереси существует благодать, а еретик не может воспринять ее, больше похож на сказку о лисе и аисте: еда стоит на столе, а гость остается голодным.

И вообще учение о частичной и неполной благодати вызывает недоумение. В день Пятидесятницы Церковь (в лице апостолов и учеников Христовых) получила ту полноту благодати, которая сделала ее единой с Церковью Небесной и дала право называться Телом Христа Спасителя. Неполным может быть, и в сущности всегда бывает, приобщение человека к благодати из-за его ограниченности, несовершенства и греховности. Но здесь не благодать несовершенна, а человек. Однако сама вечная жизнь является вечным восполнением благодатью несовершенства и ограниченности человека.

Если благодать частична, остаточна и скудна, то она и спасать может только частично, но такого частичного спасения Православная Церковь не знает и третьего состояния по смерти, кроме рая и ада, не признает. Если судить о действии благодати по внешнему фрагментарному сходству инославных конфессий с Православием, то получится представление о благодати как о некой материальной, но тонкой энергии, вроде какого-то эфирного электричества. Соблюдены определенные условия - заработала машина, и по проводам потекло электричество. Чем дальше конфессия и секта от Православия - тем хуже качество проводника и менее интенсивно напряжение тока. Здесь исключается Бог как Глава Церкви, здесь Церковь из живого, единого организма превращается в механизм, может быть, лучший среди других, но не единственный. Признание действенности совершающихся в различных конфессиях таинств по признаку их "сходства" с Церковью превращает мистику в магизм, так как магизм - это подчинение сущности форме.

Теософия говорит о том, что никакая религия не обладает полнотой истины, а только относительной истиной, - следовательно, уравнивает религии в их несовершенстве. И экуменизм, будучи частным случаем теософии, в своей радикальной форме говорит о том, что ни одна религия не совершенна, поэтому конфессии должны учиться друг у друга; а в "либерально-половинчатой" форме он допускает, что определенные конфессии имеют некое преимущество (в том числе православные, участвующие в экуменическом движении, считают, конечно, что Православие - высшая форма христианства).

Если предположить, что это действительно так и различие между Православием и инославием заключается в большей или меньшей степени действия благодати, то вся история Церкви до XX века представляет собой или недоразумение, или вопиющий грех против любви. Разве возможно произносить анафему на еретиков из-за того, что в них меньше действует благодать? Однако допустить такое понимание - значит отказаться от самого понятия Церкви как мистического Тела Иисуса Христа Спасителя и превратить ее в человеческое общество, вроде клуба, партии или ассоциации.

Если возможно спасение в других конфессиях, то анафема, произнесенная Церковью на еретиков и повторяемая ежегодно в неделю Православия, больше походит на братоубийство. Почему древняя Церковь отсекала еретиков от своего тела, как гангренозные члены? Неужели она имела меньше любви, чем современные экуменисты? Апостол любви Иоанн Богослов запрещал христианам вводить в свой дом еретиков и даже приветствовать их (см.: 2 Ин. 10), а ведь он был любимым учеником Христа Спасителя. Значит, христианская любовь есть нечто иное, нежели либеральный индифферентизм к вере, который под видом любви прячет свое безразличие к истине.

Величайший из преподобных - Антоний Великий - вышел из пустыни, чтобы обличить арианскую ересь. Святитель Николай проявил особую ревность о Православии на I Вселенском Соборе. Можете ли вы представить экуменическое собрание, на котором Святитель Николай и Арий, взявшись за руки, скандируют экуменические лозунги и заявляют, что надо больше обращать внимания на то, что соединяет, а не на то, что разъединяет?

Первоверховный апостол Петр поразил насмерть своей молитвой гностика Симона Волхва. Как переносит такой поступок первоверховного апостола "нежная" душа эумениста-либерала, с умилением наблюдающего за ритуальными плясками язычников-шаманов во время экуменических съездов?!

Если в Церкви полнота благодати, а в ереси частичная благодать, то получается, что благодать разделилась и бо льшая благодать предает анафеме ме ньшую. А ведь церковная анафема - это образ и символ Страшного Суда.

Затем перед нами встает еще один недоуменный вопрос - зачем дана инославным конфессиям "неполная, частичная благодать": если не для спасения, то, значит, для большего осуждения? Тогда она превращается в наказание Божие, тогда язычникам будет лучше, чем инославным, которые гибнут с такой "благодатью". Церковь одинаково почитает мучеников, принявших смерть как за отказ принести жертву идолам, так и за отказ перейти в инославие, скажем, в форме унии. При этом она не учитывает, какую религию примет отступник от Православия, ибо он все равно - отступник; ведь грех самоубийцы одинаково страшен независимо от того, отравился он, повесился или бросился со скалы.

Вопрос можно поставить еще и так: являются ли инославные вообще христианами? Если христианство означает веру в Христа Спасителя, то они христиане. А если под христианством понимать мистическое отображение образа Христа в душе человека и общение с Духом Святым, то это возможно только в Православной Церкви. Некоторые утверждают, что монофизитство - ересь, так как оно было осуждено на IV Вселенском Соборе, а католичество нельзя назвать ересью, так как отпадение Римского патриархата произошло после Вселенских Соборов, и поэтому, дескать, вопрос остается открытым. Этот довод кажется нам ошеломляющим. Ведь протестантизм возник еще позже, значит, согласно такой логике, протестанты не еретики. А такие сектантские организации, как "свидетели Иеговы", "Армия спасения", в метриках которых указан XIX век, а секта "Христос - космонавт" - порождение XX века - значит тоже не ереси, потому что Вселенские Соборы не могли предать их учение анафеме?! Что же касается конкретно католичества, то в соборных постановлениях неоднократно повторялось запрещение изменять Символ Веры как основу догматического единства. Уже в этом католицизм противопоставил себя Вселенской Церкви. На православных Соборах и совещаниях Восточных Патриархов католицизм назван латинской ересью и папизмом. (См., например, Окружное Послание Единой Святой, Соборной и Апостольской Церкви ко всем православным христианам 1848 г., подписанное Восточными Патриархами и их Синодами.)

Мы считаем, что учение об "относительной благодати" влечет за собой учение об относительном спасении (то есть вариант католического учения о чистилище, осужденного Церковью).

Совершаются ли Таинства в инославных конфессиях? Если да, то это будут странные Таинства, которые не спасают. Неусвоенное человеком Таинство не приближает, а отдаляет его от Бога, может служить, скорее, предвестием будущего наказания.

Что же действует в этих конфессиях, какая сила? Думаем, что там объединяет людей поле душевного вдохновения, похожего на творческое переживание. Там могут быть яркие эмоции, глубокие медитации, доходящие до интеллектуального экстаза и стигмации; может быть душевная любовь, проявляющаяся в подвиге самопожертвования. Но там нет жизни Духа - все поглощено душой. Почему святые отцы запрещали христианам молиться и в языческих капищах, и в еретических собраниях, не делая различия между включением в языческий и еретический ритуалы и налагая одинаковые наказания? Потому что язычество - это отсутствие истины - Христа Спасителя, а еретичество - имитация истины, но всякая имитация - духовная ложь.

Категоричность, с которой Церковь запрещала молиться вместе с язычниками, еретиками, раскольниками и вообще всеми, отлученными от нее, свидетельствует о том, что это не простой "педагогический прием", а реальное видение того, что вне Церкви нет и не может быть спасения. Молитва с еретиками - это добровольное вхождение в ту область душевных страстей и темных сил, которая простирается за царством Логоса, за световой границей Церкви. Молитва с еретиками и язычниками подразумевает сомнения в существовании единой истинной Церкви. Церковь - это мистическое Тело Бога. Только через Церковь истинный образ Христа может отобразиться в душе человека; в других конфессиях этот образ искажен и подменен, хотя и носит то же имя.

Вера в спасительность других конфессий или хотя бы в возможность "частичного" освящения в них представляет собой экклесиологический политеизм.

Через священника действует благодать, присущая Церкви. Саму благодать можно назвать духовной субстанцией Церкви. Соборными правилами запрещено брать благословение у еретика, так как "благословение еретика - суесловие". (Слово "суетное" означает "пустое, бессильное, бесцельное, ничтожное, обманчивое" и выражает собой самую сущность ересей как метафизической пустоты.) Уже отцы древней Церкви сказали: "Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец".

Вечная жизнь - это вечное приобщение благодати, которое начинается здесь, на земле, и не имеет конца. К Богу Отцу можно прийти только через Иисуса Христа в благодати Духа Святаго.

Без сомнения можно сказать, что архимандрит Рафаил (Карелин) – один из наиболее оригинальных и самобытных церковных писателей наших дней. И в то же время – один из наиболее издаваемых. Ему принадлежит множество проповедей, полемических статей, посвященных актуальным вопросам современной церковной жизни, статей, в которых рассматриваются различные проблемы аскетического и нравственного характера. Они достаточно разноплановы, разнотемны. Но вместе с тем если пытаться как-то охарактеризовать творчество отца Рафаила в целом, то можно сказать так: это автор, а точнее, человек, который стремится всегда и во всех обстоятельствах говорить в первую очередь о том, что едино есть на потребу (Лк. 10, 42), то есть о спасении.

Ведь действительно: и говорят, и пишут, и полемизируют сегодня о многом. Но, к сожалению, главное очень часто остается в стороне, остается забытым. Главное же – человеческая душа, которой, по слову Спасителя, не стоит весь мир (см.: Мк. 8, 36). Душа и ее сокровенная в Боге жизнь. И это, конечно, не может быть случайным. Для того чтобы рассуждать о тонких богословских вопросах, нужно хорошо изучить богословие. И для того чтобы рассуждать о проблемах, стоящих перед Церковью сегодня, – столь же хорошо изучить церковную историю.

Для того же, чтобы говорить и писать о душе и ее жизни, нужно хорошо узнать душу свою и души других людей. А это – гораздо сложнее. Надо быть очень строгим и внимательным по отношению к себе, чтобы на самом деле понять: что есть голос души и что – голос страсти; к чему стремится душа ради любви к Богу и к чему – по любви лишь к себе самой. И в то же время необходимо научиться любить тех, кто рядом: ведь только тогда сквозь несовершенства и недостатки, немощи и пороки можно разглядеть в людях то доброе и чистое, что, несмотря на испорченность человеческой природы, сохранилось в них, то, за что любит человека Господь.

Иными словами, для того чтобы писать о духовном, надо стать духовным, надо принять Дух, а для этого – дать свою кровь и свой пот. То есть необходим подвижнический опыт, плодом которого становится истинное, неложное слово о пути спасения. Подобный духовный «плод» и предложен читателю настоящей книги: в рассуждениях, в мыслях автора, в его кажущихся порой слишком жесткими и безапелляционными оценках.

Порой приходится сожалеть, что, как правило, архимандрит Рафаил избегает говорить о себе, а если и допускает это, то больше по необходимости, очень вскользь. Поэтому и издания его книг, вызывающих столь большой интерес, оказываются лишенными каких бы то ни было биографических данных о том, кому они принадлежат. Однако автор – монах, и тем его нежелание писать о самом себе вполне объясняется.

Впрочем, не будет, наверное, большой ошибкой сказать, что биография отца Рафаила, его лицо – это и есть его книги. В них он открывается как человек удивительно тонкий, глубокий и, что, пожалуй, важнее всего, удивительно искренний. Он совершенно не терпит ничего, что заключало бы в себе хотя бы самую незначительную ложь или лукавство. Этим объясняется «жесткость» и «безапелляционность» его суждений, его убежденность в том, что «путь мученичества» превосходнее «пути компромиссов».

Однако надо также сказать и о том, что эта книга, «Тайна спасения», имеет одно существенное отличие от всех, издававшихся прежде. Она состоит из двух частей. Первая – беседы о духовной жизни, о том, что открывается человеку на его пути к Богу, что вызывает радость и скорбь, заставляет порой останавливаться и с болью всматриваться в свое собственное сердце. Здесь – исполненные поразительной силы слова о том, как достичь блаженства, доступного лишь сознательно обрекающим себя на подлинную «духовную нищету». Здесь – учение о молитве, которая должна стать для христианина главным делом его жизни, ее стержнем. И здесь же – отблески той Божественной красоты, перед внезапным откровением которой замирает иногда в безмолвном восхищении человеческая душа и которой ищет затем всю жизнь в слезах покаянного плача.

Вторая же часть – воспоминания отца Рафаила о замечательных подвижниках уже ушедшего XX столетия, с которыми Господь по милости Своей свел его в этой жизни . Их образы удивительно яркие, какие-то пронзительные, они буквально приковывают к себе внимание читателя. Но опять-таки: от этих людей вновь приходится мысленно возвращаться к автору, пишущему о них с такой любовью. И конечно, гораздо больше, чем прежде, открывается в воспоминаниях об этих подвижниках он сам: понятным становится, что как человек, как монах и священник, а вслед за тем и как писатель он сформировался именно благодаря своему общению с ними.

И еще. Тот, кому сначала отец Рафаил покажется чрезмерно «строгим», дочитав книгу до конца, убедится, что столь же строг он и к самому себе. Причем в последнем случае строгость эта похожа, наверное, даже на безжалостность. И происходит она, как кажется нам, от невозможности хотя бы в чем-то кривить душой или лукавить перед лицом истины. Ведь истина с примесью пусть даже и самой малой доли лжи уже не истина, но та же ложь. А только в свете истины, в ее постижении может открыться человеку самая главная тайна – тайна спасения.

Господь, сотворив Адама, вдунул в него Свое дыхание. Здесь говорится не только о душе как об образе и подобии Божием, но и о благодати Божией, той силе, которой лишены остальные существа, обитающие на земле.

Праотцы были поселены в Едеме – земном раю. Но сам Едем – дивный прекрасный сад – знаменовал собой внутренний Едем – духовное состояние первых людей, которые находились в постоянном общении с Божеством. Адам и Ева были безгрешны, но не совершенны. Эта чистота была не зависящей от них природной данностью – даром Божиим. Но, чтобы усвоить этот дар, чтобы чистота стала не природным, а личным свойством, необходимо было испытание.

Основой богообщения в раю была не безгрешная природа Адама, а благодать Божия, обитавшая в нем. Поэтому основой спасения и вечной жизни является благодать, а путем от потерянного Едема к небесному раю – стяжание благодати. Благословение праотцев, символические обряды ветхозаветной Церкви и таинства Церкви новозаветной – всё это средства стяжания благодати. Своими собственными силами человек не может спасти себя, как не может одним лишь усилием воли остановить старость или преодолеть смерть. Метафизикой спасения является учение о благодати Божией, тех божественных энергиях, в которых Бог открывается миру и общается с человеком. В сущности говоря, христианская аскетика – это учение о тех условиях и состояниях, когда благодать может действовать в душе человека.

Либеральное мышление приписывает спасение одной нравственности, то есть повторяет ересь пелагианства о самоспасении человека. Грех также имеет свою метафизику, те страшные глубины, о которых даже не подозревает либеральное и гуманистическое мышление – от античных времен до наших дней. Для гуманистов и либералов грех – это только ошибка, дурная привычка или излишество. По их представлению, достаточно осознать грех, а затем будет легко исправить его, так же, как резинкой стереть каракули ребенка на бумаге. Но на самом деле грех представляет собой измену Богу и тайный союз с демоническими силами. И оттого в каждой греховной мысли есть элемент сочувствия демону, а в греховной привычке – любовь к сатане. Поэтому в грехе заложена, как бы запрограммирована смерть. И, напротив, благодать Божия ощущается душой как жизнь. Каждый из нас имеет опыт потери благодати, и к этому состоянию слово «смерть» подходит больше всего. Мы чувствуем, что самое драгоценное покидает нас, уходит от нас. Мы испытываем глухую тоску и томление, как бы приближаясь к вратам смерти. Наша собственная душа кажется нам темной могилой.